Оказавшись на чужбине, без языка и без профессии, казаки пытались как-то найти себя. В той же Франции они создавали различные союзы, объединения, «станицы» и т.п., стремились сохранить свой уклад, язык, привычки.

После долгих скитаний по разным странам, в начале 1924 года семья Скобцовых обосновалась в Париже. Глава семьи ─ Д.Е. Скобцов ─ в годы Гражданской войны был активным членом Кубанского Краевого правительства. Его жена ─  известная тогда поэтесса и общественный деятель; трое их детей и престарелая тёща С.Б. Пиленко. Жизнь Скобцовых, как и многих других эмигрантов, была очень нелёгкой. Однако помимо добывания насущного хлеба супруги включились в общественную жизнь «русского Парижа».

После изгнания белых из Крыма в эмиграции оказалось множество рядовых казаков-кубанцев. Это был уже их второй «бег»: сначала с Кубани в Новороссийск и Крым, а затем из Крыма в Турцию и «далее ─ везде». При этом многие из них вовсе не были политическими деятелями, и вообще ─ ярыми антисоветчиками. Они были ещё патриотами. 

Д.Е. Скобцов не оставался в стороне от общественно-политической деятельности своих земляков. Он входил во многие «советы» и «комитеты», выступал на собраниях и в печати, отстаивая и защищая интересы казачества. Е.Ю. Скобцова в начале 1920-х годов писала свои мемуарные работы, в которых подводила итоги и анализировала события недавнего российского прошлого. Кроме этого, она, подобно мужу (и часто вместе с ним), участвовала в различных казачьих «мероприятиях», давая потом газетные репортажи о них.

Один из таких репортажей, «Казачьи разговоры», был опубликован в русской парижской демократической  газете «Дни» 18 мая 1926 года за подписью  Д. Юрьев. Едва ли не первую свою зарубежную газетную публикацию (конец 1924 года) она посвятила именно положению кубанцев во Франции. Свои статьи той поры Е.Ю. Скобцова чаще всего подписывала псевдонимами: «Юрий Данилов» (или «Ю.Д.») и «Д ан Юрьев» (или «Д.Ю.»). Эти псевдонимы были составлены ею из двух реальных имён: её мужа Данилы Ермолаевича Скобцова и отца ─ Юрия Дмитриевича Пиленко. Кстати, и сына своего Скобцовы назвали Юрием.

Очерк «Казачьи разговоры» живо передаёт напряжённую атмосферу среди казачества, вызванную их отрывом от родины и полной неопределенностью своего положения. Особо следует отметить их живой интерес к жизни на далёкой Кубани. Вести из различных станиц (письма родных и земляков) печатались уже в начале 1920-х годов в зарубежном информлистке «Кубанец». Они, как видим, и в 1926 году будоражили сознание кубанцев. И это при том, что с января 1920 года в Советской России действовал жестокий указ «о расказачивании», о котором знали и в эмиграции.

«Слушая» сегодня эти разговоры казаков 85-летней давности, испытываешь не только исторический интерес к ним, но и щемящее чувство горечи от тех обид и страданий, которые испытали наши предки на чужбине. К репортажу Е.Ю. Скобцовой необходим небольшой исторический комментарий.

«Зарубежный съезд» ─  нечто вроде «эмигрантского парламента»; предложение о его создании высказал профессор-правовед А.А. Пиленко. Идея вызвала бурную дискуссию в прессе и в конечном итоге провалилась. С критикой этого «съезда» от имени казачества выступал и Д.Е. Скобцов.

Николаи Николаевич Романов ─ великий князь, бывший Верховным главнокомандующим русской армии в годы 1-й Мировой войны. Известный политик П.Б. Струве предложил создать общенациональную русскую идею, способную объединить всю эмиграцию «во имя освобождения России». В качестве главы такого объединения рассматривалась фигура великого князя.

Краснов П.Н. ─ бывший казачий атаман Войска Донского. В эмиграции он пытался создать (и возглавить!) некий союз казаков, объединяющий три войска: Дона, Кубани и Терека, хотя в каждом из них тлелись  свои выборные атаманы (у кубанцев ─ В.Г. Науменко).

Ни Н.Н. Романов, ни П.Н. Краснов так и не стали «вождями» надуманных «союзов».

«Казачьи разговоры» Е.Ю. Скобцовой с 1926 года нигде не перепечатывались.                                                                                                           А.Н. Шустов

Санкт-Петербург

Если соберутся, казаки вместе, то сразу начинаются разговоры о политике. Сообразно темпераментам и настроению высказывают свои мнения.

Есть принадлежащие к «партии разочарованных» ─  всё, мол, надули, надувают и будут надувать,  ни от правых, ни от левых толку не дождёшься. Есть, наоборот, люди, до сих пор не утратившие способности верить в каждую очередную авантюру, одновременно голосовавшие за Зарубежный съезд, признающие своих выборных атаманов и утверждающие, что и с левыми они работать согласны, ─ одним словом, ставка на все номера, ─ какой-нибудь да выиграет. Есть и такие, которые более точно определили свои симпатии и знают, насколько можно поддаться вправо  и влево. Одни связывают казачью судьбу с общей судьбой России, другие думают, что будущее казачьих краёв может быть иным, чем будущее всего русского народа…

…И ещё одна вечная тема, ─ новости из родных станиц. 

─  У нас в станице Н. председателем такой-то. Раньше восемь лет атаманом был. По-большевистски называется ─ хозяйственник. В станичной раде из ста человек восемь иногородних, девяносто два казака. Пишут, что если бы удалось мне на границе и в центрах целым остаться, так уж дома никакой опасности нет, ─ все свои у власти.

─ А у нас из пятисот прошений иногородних о принятии в земельное общество удовлетворено двенадцать. По большевистскому закону так выход, что только те, кто владел землёю в 1922 году, составляют земельное общество, и уж от их воли зависит новых людей к себе пускать. А 1922 год был ещё не очень сытый, за землю приходилось большие налоги платить, вот иногородние и отступились от нее, а теперь себе локти кусают, да поздно. Земли решили никому не давать, а если начальство принудит, то пусть выделяются в отдельный хутор, ─ в своё земельное общество всё равно не примем.

─ У нас дело дошло до того, что наложили иногородним землю в карманы, ─ получайте, мол, ─ на степи земли вам всё равно не видать.

─  А в станице П. иногородние в Москву даже жалобу посылали, ─  но всё равно ничего не вышло. Кричали: «Мы вас завоевали, так и земля ваша кашей теперь стала», ─  однако, дело не подвинулось.

─  Вот и разберись тут. По прежним временам за это власть начала бы карать, ─  казачий дух самый настоящий, ─ а теперь казачий дух к середнякам отнесён, ─  всё можно.

─ А потому всё можно, что на местах свои люди везде, только в центре коммунисты. Не завоёвывать же заново Кубань.

─ Мне сообщают, что решили казаки теперь так: нету им дела до того, что в Москве делается. Пусть там хоть и Советская власть, ─ казаки не против. Лишь бы их не трогали. Что наше, то наше: вольности, земли, станичное управление. А в остальном, ─ налог получил и проваливай.

─ А что вы думаете? Оно и правильно. Я так же о Зарубежном съезде полагал. Монархия ли, республика ли, власть ли Советов, ─ нам разницы нету. Лишь бы казачьи права уважали. Что нам нужно? Права распоряжаться своей судьбой и своим добром, а кто там в Москве сидит, нам безразлично.

Более мудрый ухмыляется:

─ Так ведь, наверное не только казаки рассуждают, а и мужики, и городские жители, ─  нам бы быть хозяевами самим себе, а до остального дела мало.

На него вопросительно смотрят. Он продолжает:

─  Очень просто. Кто сам себе враг? Вопрос только в том, когда дело прочнее будет. Вот при царе о казачьих вольностях и о выборных атаманах что-то мало слышно было. Да и сейчас при коммунистах не слышно. Только и было нашего празднику, что три года. В чём же дело? А дело в том, что надо разбираться во власти. Есть такая власть, что народу, ─ в том числе казакам, ─ под нею вольно живётся только, когда она ослабевать начинает. Такова царская власть: все царские грамоты на казачьи вольности бывали даны, когда царям нужна бывала казачья сила, когда они ослабевать начинали. А окрепнут, ─ давай играть назад. Бывший зарубежник вступился: А вот Николай Николаевич казакам вольности обещает. И генерал Краснов говорит, что нашими силами для порядка надо воспользоваться, а за это нагл право дать собственной судьбой распоряжаться. 

Тут уже многие запротестовали:

─ Одной рукой, значит, у мужиков свободу давить, а другой у себя её развивать. Что-то уж больно хитро и на правду не похоже. Вернее так, что поведёт генерал Краснов казаков мужичью свободу отнимать в пользу своего вождя, а когда вождь станет более сытым, то и у него силы найдутся у казаков генерала Краснова свободу отнять. Механика её хитрая.

Члены «партии разочарованных» добавили:

─  И у коммунистов та же песня. Когда была сила на их стороне, так они против самого казачьего духа воевали. А теперь, когда в советах казаки засели, да червонец трещит, так и о казачьих вольностях, об ocoбенностях казачьего быта заговорили.

Мудрец итог  подвел: 

─ Выходит, значит, что есть такая власть, ─ коммунисты и монархисты, ─ которая казакам только и жить даёт, когда сама умирает. А только немного оправится, ─  казакам, значит, черёд умирать.

Помолчали. Подумали. А мудрец продолжает:

─ Самое же главное, что при таких властях казаки хочь так, хочь этак, а умирай. Власть оживилась ─ умирай, потому что она давит. Власть захирела ─ умирай, потому что вместе с нею и всё народное хозяйство: и финансы, и школа, и армия ─  всё хиреть начинает.

Этому выводу «разочарованные» обрадовались. Они, мол, давно знают, что ни справа, ни слева добра не дождёшься.

Молодёжь рты разинула от бесспорности таких рассуждений. Но мудрец хитро глазом подмигнул:

─ Надо во всём настоящую линию находить и свои кровные интересы до конца соблюдать. Если от благополучия нашей казачьей власти каждому казаку лучше, то и в общем российском деле должна найтись такая власть чтобы пухла не от нашего голода, а от нашего довольства, а мы чтоб от её довольства ещё больше вширь разрастались. Такое, значит, соответствие чтоб было.

─ Как так?

─ Очень просто. Ты желаешь себе хозяином быть? И мужик воронежский тоже желает, и бурят там всякий. Ну, значит, линии наши совпадают. И не друг против друга, а всем заодно придётся идти. Если же таким манером устроится всероссийская власть, то ей сроку будет столько, сколько времени она нам всем по душе будет. А нам по душе она будет столько времени, сколько нам от её существования не ущерб, а польза будет идти. Она нам на пользу, и мы ей на пользу. Она нам во вред, и конец ей. Тут и рассуждать особенно много не приходится. Надо только, чтобы от самой глухой станиченки до самого столичного центра власть жила одними интересами и одним духом. И чтоб дух этот был народный, и чтоб интересы её были народные. Тогда большая власть против малой власти воевать не пойдёт, а малая власть от упрочения большой сама прочнее станет. Поняли?

─ Поняли...

Кто-то безнадёжно махнул рукой:

─ Да разве оно так бывает?

─ А что ж тут хитрого? Если все в деле разберутся, то и ясно будет, как поступать надо.

И дальше пошла речь: как Рада в своё время на власть смотрела, что в гражданскую войну делалось, за что воевали, да кто виноват, и как будет теперь освобождаться Россия. А главное: ─ скоро ли? И как бы к этому великому делу свои силы хоть немного приложить.

─ Тогда по станицам «гарнизовались» (организовались), ─  и теперь «гарнизоваться» надо.

Всё же этот вывод становится в казачьей среде бесспорным:

─ Никто нам не поможет, если мы сами, всем народом, не начнём делать народного дела. Довольно подачек и послаблений от вождей и от комиссаров ждать.

Слушаешь такие разговоры и убеждаешься, что постепенно демократическая программа становится нормальной программой рядового человека, потому уж, что только приняв её, он чувствует себя не пушечным мясом, потребным авантюристам различных лагерей, а необходимым колесиком в машине, гражданином, создающим своими руками собственное любимое дело. И жизнь агитирует за демократию более убедительно, чем умные слова и умные книжки.