http://www.youtube.com/watch?v=A-mkGAJtYmM

http://9tv.ru/news/item/36697

http://9tv.ru/news/item/36687

     В августе 2013 года исполнилось 95 лет со дня освобождения г. Екатеринодара Добровольческой армией в ходе 2-го Кубанского похода. Освобождение «Нового Иерусалима» и всей Кубани в результате похода, вернуло  почти на 2 года мир и спокойствие в земли Кубанского Казачьего Войска в противовес бушующей разнузданной стихии большевистской России.  Операция Добровольческой армии по освобождению Екатеринодара началась 11 августа 1918 года и закончилась 16 августа его взятием.

Бои на подступах к городу велись вплоть до 15 мая, когда ближе к вечеру первые части добровольцев вошли в город. Овладение Екатеринодаром продолжилось до 7 утра 16 августа.  Интересны воспоминания непосредственного участника этих событий Вячеслава Григорьевича Науменко, описывающего бои в городе: «Первое сопротивление было оказано красными при входе нашего разъезда с Сенного базара на Рашпилевскую улицу. На Красную улицу полк вступил уже в сумерках. От центра города – с перекрестка Красной и Базарной улиц, началось систематическое очищение города от противника. Были заняты: Владикавказский вокзал, пристань, телеграф, электрическая станция и другие важные сооружения и учреждения. Более упорное сопротивление было оказано красными в центре города у Большой Московской гостиницы, с третьего этажа которой было сброшено несколько бомб, и стрелял пулемет. Здесь было тяжело ранено несколько казаков. Вопрос с гостиницей был ликвидирован несколькими снарядами, выпущенными нашим орудием, ставшим на позицию на углу Екатерининской и Бурсаковской улиц. Упорно оборонялись матросы на Рашпилевской улице. Дольше всего пришлось возиться с группою противника, прикрывавшей хвост уходившего через Кубанский мост обоза и засевшей в Екатерининском сквере, а также в конце Борзиковской улицы.  К рассвету противник был ото всюду выбит и бежал, бросив в сквере несколько пулеметов и бомбометов, а по дороге через железнодорожный мост Корниловцами захвачено до 100 повозок, груженных снарядами, винтовками, патронами, военным имуществом, фуражом, а также с беженцами. По ликвидации боле крупных групп противника оставалось очистить город от грабителей не успевших закончить свое гнусное дело в отдельных домах. На рассвете Корниловцы окончательно очистили город, изгнав или уничтожив в нем последних большевиков. К 7-ми часам утра 16 августа, закончив дело, Корниловский полк был выстроен на Красной улице, правым флангом у Соборной площади….»

Первым кубанским полком (Корниловским конным Кубанского казачьего войска) командовал Вячеслав Григорьевич Науменко, который внес большой вклад в освобождение Екатеринодара.

Эмоциональные, красочные и восторженные воспоминания Антона Ивановича Деникина, переносят нас в те счастливые дни долгожданного триумфа: «Утром 16-го наши колонны и штаб армии вступали в освобожденный Екатеринодар − ликующий, восторженно встречавший добровольцев. Вступали с волнующим чувством в тот город, который за полгода борьбы в глазах Добровольческой армии перестал уже вызывать представление о политическом и стратегическом центре, приобретя какое-то особое мистическое значение. Еще на улицах Екатеринодара рвались снаряды, а из-за Кубани трещали пулеметы, но это были уже последние отзвуки отшумевшей над городом грозы. …В храмах, на улицах, в домах, в человеческих душах был праздник — светлый и радостный».

Жители Екатеринодара жившие под большевиками с февраля по август 1918 года испытали на себе доселе неизвестный красный террор и социализацию женщин. Но это были только отголоски «светлого» будущего, ожидавшего не только Кубань, но и всю Подъяремную Россию, после исхода Добровольческой армии. А пока светоч борьбы, зажженный Корниловым и первопоходниками, только разгорался с новой силой и вселял надежды на спокойную мирную жизнь.                                                                                                     Дата такого знакового события, как освобождение казачьего града и в дальнейшем всей Кубани ─ никак не отмечается. В городе множество улиц представителей большевистской власти, палачей казачества. Памятники Ленина «красуются» в большом количестве… да и сам город до сих пор носит название «Краснодар», хотя регалии Кубанского казачества были возвращены под обещание скорейшего переименования города.

Если мы хотим примирения, нужно, чтобы слова не были пустыми, а подтверждались делами.

В обширной нашей стране с её разорванными общественными и культурными связями, бывшие советские граждане, привыкшие к другой атмосфере общения, всё-таки подают о себе весточки, перекликаются между собой, обмениваются деловыми достижениями, опытом выживания, творческими плодами. Такое старание присуще и деятелям культуры, писателям прежде всего.

Нашим постоянным читателям будет, возможно, интересно узнать о том, ч т о сочиняют писатели в других краях и областях России. НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО (на полный отказ государства от снабжения журналов, альманахов и пропажу старых издательств) повсюду скромно и тихо появляются на свет провинциальные журналы, сборники, отдельные книжицы. Кое-что присылают нам в «Родную Кубань», а некоторые авторы, будучи на Кубани, предлагают свои рукописи.

Мы с радостью воспроизводим современное сиротливое бытие литературы с помощью доставшихся нам рассказов молодых писателей, которых кто-то безымянный назвал «светлыми душами». Почитайте, и вы убедитесь, что это правильно.

                                                                                                                                     В.Л.

Бабка Степанида высока, худа. Длинное немаркое платье, неизменная, когда-то ещё в девках коричневая, а теперь выцветшая до рыжег, о жакетка. Тёмное лицо по-детски весело. На любое дело бабка ещё скора, а особенно — на ногу. «Вертолёт» — кличут её за глаза. Но девяностолетний возраст, конечно, сказывается. Скажем, заберётся Степанида на печь, а внизу невестка хозяйничает, готовит чего или посуду моет. Шустрая невестка у Степаниды, говорливая. На пенсии уже, но работает. И вот бойко-то, со смешком рассказывает она всякие разные случаи, что в магазине или у неё на работе приключились. Юрким колобком вертится Зойка на просторной кухне и говорит, и говорит. А с печи-то — ни гу-гу. Заметит наконец это Зойка. «Эй, мам, — спросит, — чего молчишь-то? Али заснула? Так ты не спи, ночью-то опять не заснёшь, искрутишься, извздыхаешься и нас изведёшь». Но с печи опять ни звука.

Зойка и станет будить бабку, дёргая за старушечьи ноги, одетые в простые чулки. А старуха — опять молчок. «Уж не умерла ли, часом, мать?» — загоношится Зойка. И заголосила бы испуганная невестка, да вовремя додумалась подставить табуретку и заглянуть на печь, где, не ожидая никакого манёвра, не успел зажмуриться хитрый бабкин глаз. Уж тут и святой бы не выдержал. Заругается Зойка на старую:

— Ишь ты, шутница! Интересно тебе: как умрёшь, так испугаюсь я или обрадуюсь. Да я сорок лет тебя терплю, и не надейся, не заплачу!

А бабка Степанида, довольная проделкой, Зойкиным испугом, сидя на печи, уже что-то с невинным видом врёт:

—  А я что? Я не чую, что меня зовёшь. Прикорнула, видно. Чего-то в сон тянет...

— Разморило тебя, поди-ко, на нетопленой-то холодной печи… — не удержит опять своего языка Зойка.

Но чует ли это бабка Степанида, ей уже не узнать. Быстроногая старуха уже и с печи слезла, и не одними дверями хлопнула и, не закрыв за собой калитку, несётся к подруге своей, соседке, сказывать, как она «умерла», а Зойка-то ведь и заголосила, заревела: пожалела старуху, значит. Вот тебе и невестка! Любит присочинить скорая и на язык бабушка.

Шустрая бабка Степанида, да этим летом всех она удивила. Как-то утром сказала сыну:

— Михаил, сделай-ко мне посошок. Палку подходящую найди да построгай.

— Зачем тебе посошок-то? Или летать тяжело стало, или ноги болят?

— Да нет, милой, ноги-то ещё ловко бегают, да сам посуди: лет-то мне уже девяносто один, а я всё без батога. Людей неудобно. Скажут, мол, старая, а без палочки...

Не знаю, как там было на самом деле, но Зойка в магазине, и в своей кастелянтской, и когда коз встречали, именно так рассказывала.

— Вертолёт на палочке! — смеялись в магазине.

— Неудобно ей, — Зойка и сама удивляется своей свекрови. — Так ведь она того же дня на стогу у нас стояла. И без всяких там палочек сено укладывала, утаптывала — только подавай, Михаил.

А палочку сын присмотрел, уважил старуху. Зацепил взглядом деревце, что среди других вырубленных и выкорчеванных лежало у чьего-то огорода. Отмахнул макушку и окорил. А под руку удобно пришёлся комель, корешок — круглая набалдашина получилась. Просушил он палку в тенёчке, чтобы не растрескалась, только тогда бабушке и вручил.

Бабушке посошок понравился, и она всюду стала появляться с ним. Вот только опираться на него забывала и носила перед собой — то ли скипетр, то ли маршальский жезл...

Только её палка и могла бы рассказать, отчего бабка Степанида умерла. Поставила батог у лесенки на чердак да и упала. То ли оступилась, а то ли сердце или ещё какая жилка не выдержала.

Услыхав шум, Зойка, что дома была на выходном, выбежала, увидела лежащую на спине старуху, да та только «три раза и вздохнула-то». Похороны и поминки справили достойные. Зойка и ревела, и причитала так, как не каждая нынче дочь. Степанида была бы довольна: приодетая, лежала она в обитом зелёным ситцем гробу, как бы шутейно прищурясь. И никуда то теперь не спешила.

Похоронили Степаниду Ивановну на поселковом кладбище, как казалось, с крайчику. Но уже через месяц со всех сторон пристроилось к её холмику до-

вольно много могил, обитатели которых годились бабке в сыновья, а то и во внучата...

А посох бабкин Витька — правнук ей будет — хотел приспособить под пугало, чтобы птиц от смородины отвадить. Сунул было палку тонким концом — падает, кокорина перетягивает. Копнул тогда землю, засунул под дёрн кокору, поутаптывал — стоит. Ушёл он перекладину искать да, как говорится, гвоздя не мог найти. А потом Гошка соседский позвал на пруд за карасями. И увертолетили они. А потом задождило, да и август уж был на исходе: родители забрали в город. И не получилось у смородины пугала: не довёл дело до конца Витька. Такой вот у Степаниды правнук. А палка, воткнутая Витькой у изгороди, так и осталась торчать. На следующий год, если кому дело было, тот увидел бы, что около посоха, как около пня, поросль появилась — листом и веткой длинноватая, будто ива.

Обратила внимание на эту поросль Зойка. «Надо бы козам обломать, нечего тут лес разводить», — подумала она так, да руки не дошли. Такая вот невестка у бабки Степаниды.

А вот открытие сделал всё тот же Витька. Полез за зеленцами в огород, и как в глаза ткнуло — ничего себе, бабкину палку в землю сунул, а от неё кусты выросли!

А через два года посох сам собой упал, отгнив у самой земли. А поросль, пущенная посохом, превратилась в высокие, в человеческий рост деревца, которые на четвёртую весну неожиданно покрылись бутонами и зацвели.

— Яблоня! — ахнули все. А к середине лета по единственной длинноватой косточке внутри зелёного плода стало ясно, что это вовсе не яблоня, а… слива.

— Не вызреет, — говорил Михаил. — И яблоки-то у нас не каждый год бывают. А тут — слива. Где это видано, чтобы в наших-то краях — да слива! Не зря же прежний хозяин её выкорчевал.

— А может, это какая-нибудь районированная, с какой-нибудь ивой скрещенная, так и вызреет, — защищала деревце соседка.

Весь июль и август ягоды провисели — за жесткой кожицей мякоть так и не появлялась. Кто пробовал, так долго плевался: эта ещё кислятина. И только уже в пору бабьего лета с оставшимися на макушке редкими ягодами произошло превращение. Они вдруг набухли, раздались, кожица стала фиолетовой. И вкус стал

ну не медовый, конечно, но такой, как у слив, что изредка завозили в поселковый магазин с далёкого юга.

Лишь на третий год цветения сливы показали себя: пять корзин-боковушек сизых плодов сняла Зойка, да потом ещё соседи приходили, знакомые, собирали себе по бидончику-другому на компотик, на вареньице.

А Зойка не жалела ягод да ещё откапывала прутышки, густо лезшие из земли. И все без разбору отдавала...

Через несколько лет Витька, приехав к бабке уже свежеиспечённым лейтенантом, идя по улице, вдруг услыхал, как переговариваются из своих огородов женщины.

— Вертолётка-то не вымерзла у тебя?

— Нет, цвела! Цвету-то нынче много было, не знаю уж, сколько вызреет. Просили меня архангельские привезти для разводу им вертолётки. Свезу, надо попробовать, может, и там приживётся.

Сначала не понял Витька, о чём речь, а как понял, так у парня чуть было слёзы не потекли. И если бы не этот туман, не эта пелена перед глазами, так рассмотрел бы ещё тогда Витька, что нет такого дома на улице, перед которым не росло бы приметное деревце высотой с человеческий рост с длинноватыми тёмными листочками — местная слива, вертолётка.

                                                                                                             г. Вологда

                  ЛИЧНОЕ 

Пять лет учился я в пединституте  на историко-филологическом факультете, в Пушкинской библиотеке любил читать свежие художественные журналы, караулил в определенный день недели «Литературную газету», уже поголовно знал заметных русских писателей, но из кубанских литераторов не отличал  никого. Один раз только был на встрече с Иншаковым, тот скучно и несправедливо рассказывал о  капиталистической Франции, которую посетил с делегацией высокоидейных кубанцев. 

Недавно откопалась в моей библиотеке книга Жана Прево «Стендаль». Издательство «Художественная литература». 1960 год.

Я ещё был студентом четвертого курса  филологического факультет.

Я уже прочитал не одну статью и не одну книгу о писательском труде. Первой стала «Золотая роза» К. Паустовского. 

«Стендаль» Жана Прево. Я порою чищу свою библиотеку, но эту книгу никому не передам,  не отнесу к букинистам (их уже и нет в городе. 

Через пятьдесят три года я перелистываю страницы и с некоторым удивлением прочитываю выделенные мною строчки.

«И ещё одно, с детства привычное для Стендаля чувство повлияет на его манеру. Он ощущает  себя провинциалом и стыдится этого».

«Но с первой же страницы он верен принципу, которым руководствовался всю жизнь: абсолютная искренность – и для того, чтобы действительно познать себя и для того, чтобы хорошо писать; есть только один способ не изменять естественности: писать как пишется, ничего не переделывая».

«Поспешим насладиться жизнью, ибо мгновения ее сочтены…»  (Стендаль)

 «Надо развивать в себе таланты, когда-нибудь пожалеешь о потерянных днях…»  (он же )

 «Стендаль сохранил записи собственных чувств и мыслей с отроческих лет. Когда писатель перечитывает некоторые  забытые свои страницы и они ему нравятся, у него является соблазн вернуться к этой прежней манере; он уверен, что,  вернувшись к ней, он обязательно понравится другим так же, как самому себе». 

«Задача все его творческой жизни, сознательная  или бессознательная, состояла в том, чтобы быть похожим на самого себя в лучшие свои минуты».

В 1965 году я подчеркнул вот эти строки:

«Так как я могу умереть в любую минуту, надо все время работать над лучшими моими вещами. Начать заниматься историей лет через двадцать, когда мне минет сорок».

Я приучился с первых читательских шагов чувствовать лучшие книги, и когда профессор порекомендовал нам в обязательном порядке прочитать роман местного… классика, я на десятой странице …заснул. 

С такой выучкой (и неожиданно для самого себя) появился я в среде затвердевших в маститости краснодарских писателей.

До этого покупал я изредка в Анапе альманах «Кубань». Жалею, что не записывал своих впечатлений, а номеров тех уже не найти.

Какую любопытную  книгу можно бы составить о  первобытном времени кубанской литературы с помощью одних лишь цитат из газет и альманаха «Кубань». Но некому этим заняться; кубанское литературоведение очень похоже «по скромности» на «писательские творения».  

Робость моя наставила меня послать свой первый рассказ «Брянские» именно в альманах «Кубань». Господь поберег меня: его не напечатали, ответили, что рассказ попахивает патриархальщиной… Если бы напечатали, так бы я и присох к этой публике, меня бы мурыжили долго и не признавали писателем. Многих поэтов затерли именно так, похоронили навсегда.

«В Краснодар вам возвращаться нельзя, ─ говорил поэту Юрию Кузнецову руководитель семинара в Литинституте Сергей Наровчатов. ─  Затрут». 

Главным оружием против успешных начинающих были доносы насчет …безыдейности.

Господь помог мне уцелеть в самом начале. Спасла Москва.

О том, как «всё было не просто», как на Кубани  заносили ни за что на чёрную доску, как тупостью, карьеризмом, лживым служением ленинским идеалам приготовили начальнички и их прислуга свержение родного  им строя, тоже можно бы кому-то приготовить  незлобный том и погоревать по поводу поведения человеческого. Но некому! Нету интереса к местной жизни, залетели со всеми потрохами в Интернет, в телевидение, у себя дома занимательно только «бабло».

 В глухой провинции обретались мы все.

 Здесь появлялись яркие имена, славились далеко за окрестностями музыканты, здесь начинали и отсюда навсегда уезжали  , становились крупными, знаменитыми питомцы муз, но ничего не менялось в самом воздухе культуры, не утончалась среда  , и публика в собрании, в зале театров  была только хорошо одетой, и все.

Провинция…

Но из Анапы, Лабинска или Темрюка столица Кубани казалась средоточием чего-то солидного, в достижениях каменно-твёрдого.

Никто эту куркульскую  глухомань не описал.

Трудно было представить, что в Краснодаре  возможно, как в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси или в Новосибирске, легкое  скромное процветание своего Дома литераторов, Дома искусств, нескучного Вертепа журналистов, где хотя бы по субботам и воскресеньям предстояло ощутить созвездие бомонда и его сочного окружения. В здешнем обществе можно было умереть с тоски, и потому многие срывались в Москву на вечное поселение. Именно здесь в среде творческой интеллигенции друг другом не интересовались совершенно: артисты не знали писателей, писатели художников и т.п.

После заказанного «кавалерийского наскока» на мои лирические вещицы и возникшего скандала (завершившегося высадкой в городе всемогущего С.В.Михалкова, который растолкал сговорившуюся братию) мне предлагали перебраться в столицу, но, не созданный для быстрой толчеи и длинных городских пространств, я  не решился на это. Спасибо Господу: в разбойные горбачёвско-ельцинские годы я оголодал бы  в Москве как церковная мышь.

Местожительство, среда затягивают тебя в свой омут, сколько ни сопротивляйся, ни сторонись, ни улетай куда-то подальше и повыше. Побудешь в Москве, в другом городе, упрячутся в небытие все твои домашние неприятности, настроения, бытовые и служебные связи, забудутся надоевшие коллеги, а вернёшься назад – все равно попадёшь в привычный, болотный плен и закрыться в своём скиту не сможешь…

 Да, жил в Краснодаре, а не печатали пятнадцать лет. Да, начальство в провинции трусливее, махровее, оттого и не пускали меня за границу. Да, в Центральный дом литераторов не заглянешь раз в неделю –  посидеть в Дубовом зале с Ю. Казаковым, Ю. Домбровским, С. Антоновым, Г. Семеновым и др., перекинуться словом с сонмом  столичных и заезжих писателей, окунуться в завлекающее разнообразие  жизненных и творческих сюжетов, поглядеть из номера гостиницы «Россия» на Кремль, да, немало почувствуешь потерь из-за того, что «киснешь где-то в дыре». Но Бог милует другим, чем-то попутно близким. Тамань, Пересыпь, Крым насыщали мои дни приятными переменами. 

          ЭПИЛОГ 

Андрей Шляхов  «Любовь одинокой насмешницы»

Н. Соколов   «Неизвестная Орлова» 

Ф. Раззаков   «Красавицы советского кино» 

Грета Гарбо  «Исповедь падшего ангела» 

Лидия Смирнова «Моя любовь» 

Ольга Суркова «Тарковский и я»

Ал. Ширвиндт  «Проходные дворы биографии»

Эдит Пиаф «Жизнь, рассказанная ею самой» 

Елена Щапова ди Карли  «Это я – Елена»    

Грейс Келли  «Фиалки под снегом» 

Одри Хепберн  «Моя прекрасная леди»

Андрей Кончаловский « Низкие истины»

Зоя Богуславская «Вымышленное» 

В. Войнович «Автопортрет»

В. Познер «Прощание с иллюзиями»

Василий Ливанов «Люди и куклы»

Андрей Макаревич «Евино яблоко»

А. Кабаков, Е.Попов «Аксенов»

Ф. Раззаков «София Ротару и её миллионы»

Ф. Раззаков «Владимир Высоцкий  ─ суперагент КГБ»

Марина Влади «Владимир, или прерванный полет» 

Валерий Золотухин «Таганский тупик»

М.Лобанов  «В сражении и любви»

З. Прилепин «Подельник эпохи»

В. Аксенов «Таинственная страсть» (2 тома)

Б. Акунин «Любовь к истории»

Бродский – «Книга интервью»

Т. Катаева «Отмена рабства» 

Д. Быков   «Календарь»

 ………………………………………………………………..

  ─ Ну хватит, ─ сказал А., профессор литературы. ─ Ясно. Это писатели компьютерной эпохи. Кроме Лобанова .

─ Ещё ряд  пройдём 

………………………………………………………………….. 

 Дина Рубина  «На солнечной стороне улицы»

Саша Соколов «Палисандрия»

Ольга Славникова «Басилевс»

Владимир Сорокин «Голубое сало» 

Виктория Токарева «Птица счастья» 

Т. Толстая  «Не кысь»

Л. Улицкая «Зеленый шатер»

И. Губерман «Гарики за много лет»

С. Довлатов «Ремесло»

Фридрих Горенштейн « Искупление»

Евгений Гришковец «Письма к Андрею»

Евгений Евтушенко  « Ардибола»

Виктор Ерофеев «Акимуды»

Ольга Карпович «Моя чужая жена»

 ─  Одни и те же из года в год… Нет ни Белова, ни Евгения Носова, ни Федора Абрамова, ни Солоухина, вместо Юрия Кузнецова какая-то Лариса Рубальская, сборник за сборником…

 ─ Кубанских книг нет совсем. Только краеведение и туризм.

 ─ Но это не мешает на отчётно-выборном собрании гордиться «дружной и результативно работой» А проблема только в «недостаточности финансирования» и в «удаленности расположения краевой писательской организации от центра города». Ни романов, ни очерков, ни статей о творчестве, даже сердитых умных писем к власти о разорении старины не …

 ─ «Но в целом»…

 ─ Ага, это любимое словечко в докладах и отчетах коммунистов …Все рухнуло, все истрепалось, перевернулось, и только искусство лжи и обмана не умирает…

 ─  «Покоя не ищем»?

 ─ О, ещё одно ходульное выражение старых лет кочует по газетам и заседаниям. Общество тихо уничтожает себя, когда самые записные ораторы и всякие дежурные  летописцы знают, что слова выпущены в пустоту, и не краснеют   произносят, пишут их, довольны собой. «Покоя не ищем. Сколько лжи.

 ─ А вот такое словоблудие: «И вновь от вечного пера, от личного причала меня вечерняя пора умчала, закачала, поволокла мой тяжкий груз неконченого сказа…» Это писал стихоплет, устроивший себе на плоту «умчала, закачала» сказочную забубенную жизнь. И это он читал на фермах перед доярками, по колено в грязи добиравшимися на утреннюю дойку, а к вечеру домой. 

─ Заметно было, что самые ретивые глашатаи «мужества и добра», сдали Союз писателей в один миг и побежали к новой власти с протянутой рукой: дайте! Вся неполноценность человеческая отразилась в  рядах Союза писателей так же, как и по всей земле нашей во время гибели страны. И предательство, и трусость, и воровство, и прежние склоки…

─ Человек слаб, а  писатель из провинции покорный слуга времени. Сегодня славит, завтра отказывается. 1949 год, «Советская Кубань». 7 августа. Читаем: 

«Чтоб прохладой степь моя дышала, а не пыль клубилась в синеве, чтобы вождь с обильным урожаем нас с тобой поздравил бы в Кремле». Что потом? Узнать можно, пролистав газеты, журналы и книги. Но мне кажется, что многие книги  уже отвезли на рубероидный завод, бросили в бочки с кислотой, получится потом хорошая бумага для магазинов, торгующих селедкой и прочим товаром…

─ И будут писать газеты «в библиотеке им.Некрасова состоялась  встреча с широко известным кубанским поэтом…»

─ Да и это перестанут писать…Кубанскому обществу все равно, есть тут писатели или нет …Да и общества в городе нет! Есть только корпоративные обеды в ресторанах  «Беллини», «Да Винчи», «Каррера», «Дон Базилио», «Маккей паб», «Мадьяр гриль-бар», «Мерси Баку», «Одесса мама», «Набоков». «Жан-Поль»… А ещё поездки в Париж, в Вену, в Лондон, на Гавайи… Доморощенная жизнь кончилась… Потому и некому переиздавать книги «какого-то Федосеева», «какого-то критика Юрия Селезнёва», а уж тем более «какого-то допотопного Наказного атамана Якова Кухаренко»...

 ─ Я редко бываю в последние годы в Доме творчества. Когда-то я его любил. Нам подарил это здание город ─  старались, выделили тогда не просто какое-то помещение, а красивый особняк,  памятник культуры. В центре.

Но потом вдруг в этом доме чёрт завёлся. Прихожу ─ вместо красной двери, старинной, с позолоченными ручками – металлические «ворота». Такую дверь молодому человеку, начинающему автору или юной почитательнице поэзии не открыть. Вывески нашей нет. Охранник на первом этаже останавливает: «Кто, куда идёте, что несёте?  И чуть не карманы выворачивает. На втором этаже – другой страж. Те же вопросы. Появились какие-то сейфы, вышвырнули нас из салона, где проходили творческие вечера. Дикие дела. Загудела стройка, выросла прямо перед окнами стена. Кто разрешил? Это же памятник, какие тут могут быть стройки?! Телефоны наши отключили. Никому нет дела. Дальше ─  больше. Теперь нам говорят: «Скоро вас здесь не будет». Наверное. Ведь не стало  же здесь редакции журнала «Кубань», общества книголюбов, издательства «Южная звезда». Может, конечно, их руководители сами вошли в эти сделки индивидуально, не знаю.

Почему мы молчали? Всё бесполезно. Смерч прошёл, всё убито, все предприимчивые люди делают деньги. А у нас денег нет. И не будет. И не надо.

                                                                                                             Иван Варавва

─ Вчера позвонил в Союз, телефон не отвечает. Набрал второй номер: уверенный женский голос  донёс, что «здесь таких нет». Писателей, значит. Инженеры человеческих душ явили свою беспомощность, покорность развалу. Писательская организация перестала жить своей жизнью: прошёл съезд в Москве, публикована книга Л. Леонова «Пирамида» ─ не обсуждали, второй год нет собраний. Да теперь нет и помещения, где можно бы собраться. На бюро ставятся другие вопросы: как нейтрализовать журнал «Кубань», и это удалось, сегодня на Кубани журнала нет. Способны только на уничтожение друг друга: послать решение бюро об исключении из Союза писателей молодого прозаика только за то, что увидел неладное, уволить с работы молодого поэта только за то, что на бюро потребовал вернуть на стену вывеску (что здесь Союз писателей). Что это? Ставится вопрос, куда деть библиотеку. И это в то время, когда глава краевой администрации выносит решение о сохранении и докомплектовании библиотек Писательская организация, добровольно отказавшаяся от своих помещений и не сопротивлявшаяся своему руководству в его планах ликвидации библиотеки, не имеет нравственного и профессионального права на дальнейшее существование».   

                                                                В.Лихоносов

                       («Краснодарские известия», 4 июля 1995)

—              

Даже спустя годы тошно думать о поведении писателей в период захвата Дома творческих союзов первыми акулами капитализма. Поведение это  можно назвать ничтожным. Я вспоминаю эту беду культуры, беду человеческую всякий раз, когда прохожу мимо нашего бывшего здания, уже навсегда чужого, вроде даже грустного, тайно тоскующего по нерадивым, но законным хозяевам. Оно хранит само время. Время падения России и всего в ней нажитого,  привычного. Без Союза писателей невозможно было существовать советскому писателю, но жалко не сам по себе Союз писателей, а время, которое ты провел в нём, то есть жалко себя. Ничтожное падение закономерно в том отношении, что большинство членов организации не могли называться писателями, и они-то с д а л и  в с ё с большой легкостью. Противно вспоминать то, к а к это выглядело. Ничтожество торжествовало в наших головах и душах. Чем крикливее обвиняли власть, чем чаще всё-всё на её революционное уродство сваливали, тем заметнее было, что сами-то мы никуда не годные. Некоторые, правда, сумели создать издательство и тут же украсть его у коллег, породить смуту  в журнальных кругах, присвоить часть помещений и выгодно сплавить их фирме и т.д. Фронтовики показали себя молчунами, соглашателями, возмущались  ельцинским произволом, но крепко пожимали руки местным прихлебателям нового режима. «Жить надо!» ─ подхватили вечный мотив те, кто взялся «спасать Россию».

Боль и страдание писателя упряталось в животную тревогу: как напечататься? На развале взлезли наверх самые неграмотные, самые хищные и бездарные и потянули за собой в члены Союза таких нелитературных типов, которых в былые советские времена не пускали на порог (и правильно). Организация переходила в руки вечных участников художественной самодеятельности. Противно обо всём  вспоминать, многое, слава Богу, забылось, из бумаг, которые завтра выброшу в мусорное ведро, возьму несколько записей (уже взял), напечатаю как свидетельство и моей и общей жизни. Кое о чём промолчу по… «этическим соображениям». Так позорно все кончилось!  Печальнее всего то, что разорение идейное свершилось  в той самой «старой хате», которая почиталась патриотической. Склоки, междоусобие, воровство, пустословие в стихах, равнодушие к уничтожению старинных зданий в городе, кормушечные страсти – прилично ли такими быть патриотам? « История раскола многими забыта, ─ писал я уже в 2004 году в газете «Кубань-сегодня» ─  А это было время покушения на русскую культуру. Все ценные критерии потеряны. Случайные люди возглавляют писательскую организацию.… Скоро в члены Союза писателей будут принимать целыми толпами …Игра в писателей (за счёт казны ) заканчивается бесконечным устройством карьеры, отрицанием истинных талантов и подменой гражданской позиции дешёвыми возгласами о любви к Отечеству. Оставаться в организации, где отменены все традиционные уставные нормы и попрано само понимание культуры, я больше не могу…»

Лежит ли где-то в сейфе мое «личное дело» или нарочно потеряно? Не знаю. Больше десяти лет не ступаю я на порог Союза писателей, в который допустили мен  в 1966 году.

А когда-то любил там играть в шахматы с С. Маркосьянцем.

Наша история кончилась. Пропали помещения, пропала огромная библиотека. Только  рюмки, наверное, да вилки перевозят из одних комнатушек в другие. 

 ------------------------------

Надписи.

Гр. Федосеев – Мы идём по Восточному Саяну. Детгиз.1 958.

Тираж 100000 .

                          Л.М. Пасенюку с глубоким уважением. Клянусь, я Ваш единомышленник! Разделяю Ваше страстное желание познать далекое. Кроме всего прочего, там живут замечательные люди и Вы непременно найдёте среди них своего неповторимого Улукиткана…

                               Благословляю в добрый и дальний пут .

                                                               Гр.Федосеев

                                                                                         10.1.1959

Вл. Монастырев. ─ Горная баллада Молодая Гвардия 1958 

Тираж 80000

                               Лёне Пасенюку, искателю алмазов. Ищи, Леня, не жалея спичек. С удовольствием и немножко завидуя.

                                        В. Монастырев 5.06.58

—                                                                               

Виктор Логинов  

                              Цвет топлёного молока  «Советский писатель» 1974, 

Тираж  30000

                                Леониду Пасенюку – дружески, сердечно

                                В память о нашей хорошей и, я бы сказал, выдающейся юности –

                                Виктор Логинов 

                                Ноябрь 1976, Краснодар

—                                                         

 Юрий Казаков ─  Северный дневник. «Советская Россия, 1973. Тираж 50000

                         Леониду Пасенюку с любовью и самыми наилучшими пожеланиями

                                                 Ю. Казаков 

                                                 Январь 75 года 

—                                                                

Василий Аксенов ─ Коллеги. «Советский писатель» 1961

 Тираж 150000Великому краснодарско–тихоокеанскому писателю по-дружески и с надеждой дарить ему и дальше свои книжки 

                                                      В. Аксенов 

                                                      13.09.63, Москва.

—                                               

Виктор Лихоносов – Голоса в тишине. «Молодая гвардия» .1967, Москва. Тираж 65000                                 

А все-таки вспоминай, Лёня, почаще Епифания Премудрого: преумножающий познания – преумножает скорбь…На меня никогда не сердись.

                                        Твой Лихоносов

                                         68 год, Краснодар.

—                                                             

Иван Варавва – Кубанское лето. «Советский писатель», 1959 год 

                Лене Пасенюку – писателю, открывателю новых земель, с любовью 

                                            И. Варавва, 14.Х1 ─1959 

—                                                         

Юрий Кузнецов. «Во мне и рядом – даль», из-во «Советский писатель». 1874 Тираж 10000 Леониду Пасенюку на светлую память и добрые размышления о встрече на о.Беринге.

                                                    Ю.Кузнецов

                                                     18.7.74

—                                                            

Георгий Садовников 

                                       Продавец приключений 

                                                       Детги, 1970 Тираж 100000

Лёне Пасенюку – первому живому писателю, которого я увидел и который меня поразил этим, хотя и был всего лишь в ватник! Лёня! Так дай тебе Бог всю свою жизнь поражать молодых людей, свято чтящих литературу! 

                                                Москва, 1971 Г. Садовников

—                                                     

 Юрий Абдашев – Солнце пахнет пожаром. Краснодар 1989 

Тираж 30000

Лёне Пасенюку – певцу северных одиссей от автора пустынных пейзажей, в том числе  и в душе человеческой (надеюсь ) С любовью.

                                           Ю. Абдашев 

                                            11 октября 1989 

—                       

 Иван Зубенко – «Тополя в соломе». «Молодая Гвардия» 1968 

Тираж 100000 Леониду Михайловичу Пасенюку. Помню совместные литературные споры под Вашей крышей. 

                                            Ив. Зубенко  1 .10.68

=====================================                            

Сергей Хохлов – Неизбывный свет (стихи. Издательский дом «Краснодарские известия», 1994.Тираж 35000

Замечательному человеку и поэту  Николаю Краснову с пожеланием крепости духа и тела. С. Хохлов, 24.05.94 .

—  

Иван Зубенко – Начинаю жить. «Советский писатель», Москва,1972.Тираж 30000 

 (надпись )

—              

 Юрий Абдашев – «Тройной заслон» (повесть ).Издательский дом «Краснодарские известия», 1994. Тираж 35000 

 Коле Краснову на добрую память об авторе и нашей общей (по сути  юности. 5 сентября 1994 .

Л. Пасенюк –Котлубань, 42-й (военная проза). Майкоп, 2000.Тираж 700.

Коле Краснову – фронтовику  настоящему от фронтовика соглядатая (шучу) с добрыми  чувствами Л. Пасенюк. 20.12. 2000

==============================================  

«Мы чувствуем пульс пяти миллионов кубанцев»                   

Любопытно было бы почитать  дарственные надписи других писателей, самых идеологически матерых, основателей, как они считали, кубанской организации, но на каких полках, в каких подвалах, а может, как архив Ивана Зубенко, в каком мусорнике  покоятся они?

СГОВОР

Прочитал грустную заметку  А.В.С. в «Кубанских новостях» от 2 февраля с.г. Она навеяна поездкой писателя  на родную Тамбовщину. Там, как и везде, «мерзость запустения».  В автобусе подобрал он «обрывок старой газеты, прочитал стих». Называется стих «Песня о Родине». Простенькое усталое стихотворение какого-то фронтовика. Если бы мой отец не погиб, дожил бы до глубокой старости, побывал бы в своей деревне Елизаветино под Бутурлиновкой, то наверное почувствовал бы то же самое: воевал за СССР, а какие-то  вчера ещё «безгранично преданные родной коммунистической партии и Советскому государству» функционеры отняли у фронтовиков и страну, и тихую жизнь, и право на патриотизм. Всё понятно.

Непонятно мне только, А.В., одно. Почему вы за грустью так далеко поехали? Все мы мастера плакать по потерянному СССР и по России «вообще», призывать к наказанию кого-то  «вообще». А может, пора уже указывать фамилии и факты преступлений не одних кремлевских светил, а тех, кто живёт рядом? Они так же захватывают народные углы и, значит, Россию. Не это ли фронтовая борьба вместо лирического вздоха? 

 Вы, фронтовики, освободили родную землю от полчищ немецко-фашистских захватчиков, а  нынче безропотно отдали Дом творческих союзов в центре Краснодара какой-то наглой фирме «Кларисса». Мы, младшие, ещё помним, какими удалыми были вы под жестким крылом партии, постановлений Пленумов, «мнения краевого комитета», как клеймили вы на всех перекрестках и в помещениях «литературного власовца» Солженицына иполицаев всех мастей и с какой гордой ответственностью нарядно шли в праздничные дни к трибуне высокого начальства: «С праздничком, Иван Павлович!» А тут затихли в домашних окопах перед валютным дулом «новых русских», которые подрыли сговором ваш творческий Дом и завтра, может, прямо на день 50-летия Победы уедут бражничать на Канарские острова или в Швейцарию! Молчите. Все фронтовики нашего Союза писателей молчат. А у композиторов молчит великий шутник, народный артист Г.Ф.П. Отчего так? Не нужно крепкого здоровья, кучи авторучек, чтобы сесть и так же лирично, но мужественно написать властям: « Да какое вы имеете право чествовать на презентациях и юбилеях культуру, если ваши ближайшие холуи запродали нас воротилам бизнеса? Вы всю многослойную русскую культуру перевели  в одно слово: эстрада! Вы будете рассылать нам к 9 мая  открытки.

А в газете прославлять нас как героев войны. Прежде, чем делать это, затребуйте в своей бухгалтерии годовую смету на культуру и спросите подчинённых: «А разве в с я культура – это шоу-концерты? Разве творческие союзы не фундаментальная основа культуры? Разве русская культура существовала без писателей? Вы оплачиваете феерические представления  и не можете заплатить за освещение писательских помещений?»

Молчат фронтовики -писатели. Все. Даже накануне 50-летия Победы.

Вам всё равно? Фирма «Кларисса» отобрала уже у писателей ключи от входных дверей, припаяла вывеску свою: «Финансы. Кредит. Благоустройство», и вам всё равно?

Ответственный секретарь СП не собрал коллектив, беспечно заявил: «Не хотелось, правда, терять гостиную…» Сказал как о каком-то пустяке. Гостиная, конференц-зал, подвальное помещение запросто, без ведома  в с е г о  коллектива, отдал поэт-начальник, вчера ещё замыкавший писательскую колонну. Вам это приятно? Или вы думаете, что там, куда выселят со временем Союз писателей, не придется платить за аренду, за свет и воду? Мы, писатели, потерпели сокрушительное поражение. Уж куда нам защищать народ, быть «совестью народа! У нас нет обыкновенного профессионального достоинства. Потерпеть поражение в борьбе – куда ни шло. Но мы и не пытались бороться. Союз писателей померк? Тогда не надо просить у власти денег на личные юбилеи и новые книги и ударять себя в грудь « я писатель!» История с Домом творческих союзов как раз и покажет, кто п и с а т е  л ь, а кто всего на всего внедренный партийным временем и круговой порукой член Союза .

1994 год.

                                РАСКОЛ 

Нигде не встречал я в творческом мире таких самозабвенно гордых и «всё  понимающих интеллигентов» как на Кубани. И нигде, наверное, нет среди интеллигенции такого же высокотупого равнодушия к русским достоинствам и бедам. Отчего это? Неужели от близости Турции? Или солёной морской водой смыло родные чувства? Некоторые говорили: «мы выше этого, мы не шовинисты…» Кое-кому соседи или служба, что ли, мешают  б ы т ь   р у с с к и м, хвалить Николая Рубцова и Василия Белова. А уж любовно произнести на своей земле слово «Россия» ─ вообще нонсенс! Да, «нонсенс», это же… лучшее слово. эт-то… ку-ль-ту-ра…

С такими интеллигентами в Союзе писателей надо было спорить, причём они ухмылялись, считали тебя колхозником, не тонким, доморощенны. Всё, что не по-русски, ─  гениально. 

Так же высокомерн, чуть ли не по-барски, выставлялись они со своим мнением на разгромные события после ельцинского переворота. 

«Сейчас, ─ писал один «интеллигентнейший человек», ─ на Гайдара пытаются навешать всех собак: он и экономику развалил, и богатства растранжирил. А ведь народное достояние мы благополучно профукали при Леониде Ильиче, разменяли на нефтедоллары, а плановая экономика затрещала, когда Егор Тимурович был ещё просто Егором и в коротких штанишках бегал…

…До сих пор верх у нас брали те, кто речистее и нахрапистее, у кого глотка лужёная. А мне хочется в общество умных и порядочных людей. И, наверное, есть смысл в такой партии, которая могла бы представить мои интересы, и в лидерах, чьи обещания не несут скрытой угрозы для близких мне людей… Вот, наверное, почему сейчас трудно писателю стоять в стороне от политики, если политика в наше время это и есть жизнь. А в трезвый ум Егора Тимуровича я верю»…

С гордым видом «плеяда благороднейших писателей» забрала из сейфов «личные дела» и переложила их в новый шкаф передового «евтушенковского» Союза писателей, отделились в другое помещение и стали на всех углах драть горло за свободу и революционные преобразования. А другие  остались в старой хат.

Раскол выявил не свободолюбцев и каких-то там рабов, а предателей, пошедших за такими же предателями в Москве, и все последующие годы только усиливали  вину этих «передовиков», обнажали их как сообщников гнусного покушения на русскую историю и все русское, домотканое. Раскол таился с давних пор, но наружу не выплескивался так откровенно, как в перестройку и позже. Два стана, два лагеря шли на отчетно-выборные собрания и редсоветы в издательстве со своим «войском». Всё было так ясно вёем. Во время войны на Ближнем Востоке одни переживали за Египет, другие (тайно) за Израиль. Одни радовались  вводу советских войск в Чехословакию открыто, другие были (опять же тайно) против. Всё это за двадцать лет довольно хорошо описано разными людьми, на Кубани мемуаров не будет, в камышах народец поосторожней и похитрей, да и местная история как-то потонула в событиях общероссийских.

Итак, мы, заклейменные «антисемитами», закрылись в своей старой хате, в так называемом «бондаревском» Союзе. Мы тем самым остались в своей несчастной России, ещё раз за одно столетие убитой, искореженной и кое-кем преданной, решили никуда из этой хаты не переходить, под её протекающей крышей, за потускневшими окнами проживать до конца. А у кого в душе двойное гражданство, кто Россию-матушку вслед за москвичем обзывает «сукой», кому Бродский дороже Пушкина  и кто помогал свергать «ненавистную власть» после того, как уже все от неё отхватил и жаждет подкормиться с чужого стола, те пусть обживают обещанные златые углы и дворцы и мотаются по заграницам. Ведь так оно и получилось. У меня среди «ненужных листочков» задержался один с записью моих тогдашних треволнений. «Ещё недавно погреться и перекусить в нашей хате (у ныне «ненавистного бондаревского» очага) желали все: выпрашивали рекомендации, цеплялись за выборные должности, двое из перебежчиков «по блату» устраивались в высшие органы СП РСФСР, соглашались на всё, что внедрял Крайком партии (и некоторые имели «друзей» на самом верху). Стихотворец, десятилетиями наскребавший в свой литераторский ковшик химические строчки, так и не доказавший своей причастности к избранным, с изгибом служил будущим сторонникам ГКЧП в исполкоме и каким-то революционным  образом переключился на сторону демократии. Писатель, сочинявший роман о подпольщиках Екатеринодара, вдруг навалил большую кучу на пьедестал западной свободы. Нельзя верить писателю, который с помощью партийных секретарей таскал к себе новые марки «Волги», славил революционеров Кубани и в угоду этим революционерам обзывал государя Александра III-го «дураком», а его сына-наследника «Николашей», а потом вдруг побежал на тот берег, где его «родного Ильича» считают жуликом и бандитом. Хорошенькие ребята подобрались! И опять… «в ногу с временем». Им, видимо, пообещали кое-что: помещение, издательство, приём в писатели без книги, по рукописи, Возможность разбогатеть. Но одно негласное условие: не быть антисемитом. Ничего удивительного: вся союзная пресса из мрачнейших бед и коварств, которые свалились на Россию, выделяет и непрерывно жуёт и жуёт самую неистребимую, уже чернобыльской якобы пылью надвигающуюся беду: антисемитизм! Оказывается, в трамваях, на работе, в магазинах, на дискотеке, везде, везде люди стрекочут не о хлебе насущном, а об угрозе… антисемитизма. Русскому народу грозит небывалое бедствие, над ним надругались, наших красивых девочек продают за границу, молодежная газета низвергает Шолохова, всё русское унижается, церкви не отдают дом для православного обучения, но… но это во внимание не принимается. Всё перевернуто.

Водорозделом в организации стала не банальная перестроечная грызня, а более глубокое, не вчера  и не позавчера возникшее:  отношение к  и с т о р и ч е с к о й  России. Для либеральной писательской публики Россия – страна рабов, «монглов», народовольцев – террористов, «бухарчиков», «дурака Александра III-го и Николаши», для нас – земля святых угодников Божиих, великих князей, героев войн, полководцев, Государей Николая I-го, Александра III-го и Николая II-го, Столыпина… Каждый выбрал себе с кем он» 

И т.д.

ПРОПАЖА ОБЩЕСТВЕННОГО ИМУЩЕСТВА 

«В многообещающие перестроечные годы местные власти решили подарить творческой интеллигенции Дом творчества. Нашли особняк, выделили немалые деньги. Поскольку здание надо было передавать кому-то на баланс, то какая-то организация должна была взять его на содержание, беречь, ремонтировать, поддерживать порядок; решили: двум небогатым Союзам (писателям и композиторам), здесь расположившимся, дать в нагрузку денежное Общество книголюбов. Писатели обживали второй этаж, композиторы ─ законные квадратные метры первого, а книголюбы отхватили себе другие апартаменты …Имущественная трагедия началась после падения власти в стране и с началом приватизации. Непонятно как Дом творческих союзов попал в руки «Кубанской недвижимости». Творцов стали выселять. Похоже, их владение продало  в сговоре с писательским начальством общество книголюбов...»

                       ( «Краснодарские известия», 1995г .8 апреля )

« Читатели просят нас продолжить тему. Их интересует, почему так равнодушно отнеслись к судьбе своего дома  кубанские писатели. Почему власти позволили откровенный беспредел и до сих пор делают вид, ─  что ничего не случилось? 

…………………………                                                                  

Снявши голову, по волосам не плачут. Союза писателей де факто нет, он существует лишь юридически. Какой Союз писателей, если книги не издаются и не будут издаваться?! Писательская профессия ликвидирована наряжу с профессией партработника.

Вот   почему к судьбе Дома творчества я отношусь индифферентно. Страсти кипят надуманные, их инициаторы ставят ясную цель… Писатели  когда-то надоели буржуям, и они на нас выместили зло. Раньше в Союзе писателей была возня из-за того, что делили шкуру неубитого медведя. И жирного медведя! Знали: где-то он бродит. А теперь его нет, он нигде не бродит, а шкуру  всё делят.

Здание надо содержать, у нас нет средств на оплату электроэнергии, телефонов. Кто спросил, как мы перебиваемся здесь зимой без отопления? Нас содержали как клопов, потому что мы не были включены ни в городской, ни в краевой бюджеты. И мы согласились на те условия, которые нам предложила коммерческая структура: от бедности, безысходности. Все согласились, а теперь вдруг закипели страсти. Всё от лукавого. 

                                                                                                Анатолий Знаменский

НЕНУЖНЫЕ ЛИСТОЧКИ

 Мне не удастся присутствовать на отчётно-выборном собрании в связи с отъездом в Кисловодск. Взамен выступления я написал несколько строк; будет желание – кто-нибудь прочёт.

ВРЕМЯ не только унизило нас, но и разоблачило. Теперь каждый член СП волен ссылаться на «упадок культуры» и разорение издательств, на гибель всего на свете. Ссылаться может каждый, но не каждый заслужил право обижаться и ныть: меня не печатают, я выброшен на свалку. ВРЕМЯ кое с кем из нас обошлось совершенно справедливо: кое-кто н и ч е г о  не пишет, другой пишет ерунду и позорится в редакциях ими перед читателем, печатается «заодно с кем-то», то есть потому, что издатели пожалели  в с е х, а он притёрся сбоку. И если такие писатели начнут на собрании играть главную роль, жаловаться на плохую поддержку власти и вымогать себе льготы, всем командовать, то надо тотчас во всеуслышание признать, что существование т а к о г о  Союза писателей бессмысленно. Писатели помоложе нас должны подумать в минуты выборов. Сберегать честь писателя или выставляться в организации позорной – что лучше? Прежде чем глушить голоса сохранившихся мастеров, проявлять тайные амбиции, член Союза должен  спросить себя: а что я за это время написал? могу ли я без помощи оставшихся крайкомовских знакомств и скрытых номенклатурных банков напечататься? не выпал ли я из литературной люльки самым натуральным образом? Ибо замечательные советские привилегии ─ драть горло только потому, что «я член Союза», исчезли. Теперь, как никогда, придётся доказывать за стенами собрания, что ты  п и с а т е л ь, а не пишущая попрошайка. Оттого, какой курс мы возьмём, на что настроим каждого, зависеть будет и погода в самом Союзе писателей, и программа спасения и дополнительная, последняя, может быть, прилежность в работе наедине. Мне не нравится, что разговоры о спасении С, о литературе слышим накануне собрания менее, чем о власти. Некоторые писатели-пенсионеры надеются на «кучу малу» и…опять на привилегии своей нелитературной значимости. Слишком долгое и тесное общение в одном здании повлияло на подлинное измерение творческого потенциала. Постепенно из бытия нашего Союза писателей вытекла сама мысль о литературе. Без партии, без её руководства распределением мы в одно мгновение превратились в пыль. И кто так не считает, кто себя числит писателем, должен не полагаться на игру внутри СП, а  д о к а з ы в а т ь всему миру, что он действительно писатель. Мне тоже надо доказывать, что я был писателем тридцать лет неслучайно. В организации у нс отношения уже не литературные. Серьёзной творческой политики у нас нет, Произошло понижение не только литературного процесса, но и понимания смысла литературы. Вместе с великой печалью (ах, в какую пропасть столкнули демократы страну и культуру) пора бы???

Завестись в нашей душе и чувству стыда за самих себя, за свою полную беспомощность во всём. Иначе зачем тогда говорить во всех администрациях и редакциях, что мы писатели. Нас нигде не слышно. Из 37-ми членов СП 30 как будто выбыли в другие земли. Они не существуют. Их нет не только на страницах печати, но и в общественной жизни. Почти все сникли, попрятались в безопасные погреба. Всё время на виду три, четыре человека. А кроме того: писатели, задержавшиеся после раскола в «строй хате» ради борьбы за традиционную литературу могут ли быть такими квёлыми, никудышными в поведении, бегать по редакциям газет и журналов со своими опусами и не замечать за собой, что рады продаться даже «вражеской» газетенке, где подыгрывают всякому злу: распаду, русофобии, отъявленным радикалам, ненависти к России? Лишь бы напечататься! Так зачем же мы вместе!? Надо тогда снюхаться с нашими раскольниками (что на левой стороне, рядом с нами), которые радовались расстрелу парламента и ночному воззванию Гайдара). И что это за старая патриотическая хата, где единомышленники испытывают друг к другу недоверие и вражду? Какой смысл  числиться вместе? Вытекла, повторяю, литература из наших душ. Литературный быт ─ это особый мир. Здесь свои законы  А нам их устанавливают уже чужие типы. Сами мы виноваты. Весь опыт свой отнесли кооператорам в магазин. Если эта тенденция продолжится, то наступит окончательная гибель СП. Некоторые члены Союза готовы, правда, спасать организацию. Но как раз для тех, кто ничего не пишет или нигде не пропускается в печать. В таком случае организация постепенно превратится в самодеятельное объединение при Доме офицеров или заводе Седина. Нас ждёт катастрофа.

 8 февраля  1994 года 

—         

 В Доме творческих союзов, где находится и писательская организация, почти всю зиму холодно.

Отключили отопление! Надо платить, а денег ни у Союза писателей, ни у композиторов, ни у общества книголюбов нет. 

Город нас бросил. Департамент культуры пляшет на концертах, встречает шустрых хохмачей-эстрадников, помогает торгующим автомобилями и тряпками театрам. Разве Союз писателей не общественная организация? Разве он ниже Союза театральщиков? Безалаберное разбрасывание средств почти на одни только сценические подмостки, на все эти шоу и праздничные хит-парады, на режиссуру (вдумаемся)… концертов в дни святых праздников Пасхи, Троицы, Георгия Победоносца – что это такое, господа?! С каких это пор для православного люда устраивают на Пасху эстрадное пиршество? Народ с а м умеет почитать святые мгновения христианства. Под видом почтения православия подкормили просто ─ напросто местных артистов.

Пишу в Союзе писателей. Холодно! Некоторые кабинеты закрыты.

А как вы,  господа, переносите холод в своём Департаменте, в администрациях? Ведь вы только кормитесь культурой, а мы её, худо-бедно, создаём. Не испытываете перед нами некоторую неловкость? 

Хоры, эстрада,  шоу, «казак из Лос-Анджелеса «Миша Шуфутинский, Аллочка Пугачева, её молодой конь Филипп Киркоров, затем Ефим Шифрин, Ян Арлазоров, Гена Хазанов и проч. ─ Боже. какой «русский цвет»!

И в с е молчат.

Все смирились с тем, что Россию взяли американцы и проамериканцы?

Но будете отвечат, господа. Придёт время.

1994 год 

—                                                                 

─ Что происходит в Союзе писателей?

─ Новый раскол. Пострашнее прежнего – когда одни ушли в евтушенковский «Апрель», а большинство осталось, как мы говорили, в «старой хате». По-моему мнению, Союза писателей в Краснодаре больше нет. Помещения, машина, телефон, печати и бланки, бюджетная зарплата – вот и всё. А борьба за власть разгорелась сильнее. 

─ А зачем она, эта власть?  

─ А спросите того, кто за неё держится или к ней рвётся, ─  зачем она ему? Почему писателю не хочется в домашней тишине дописать в старости ту жизнь, от которой он скрывался…? Жизнь в Союзе писателей полностью  совпадает с общей жизнью. Распад. Хищники вылезли наверх. Кого при советской власти не подпускали к порогу Союза писателей, тот  теперь «дорвался до бесплатного». Литературное бытие убито не самой демократией (даже), а графоманами. Графоману и  не снилось, что для его широкого кармана наступят такие золотые времена. Могли ли они думать, что им достанется такая лафа.  Кругом распад, гибель, перевёртывание судеб, а у них руки чешутся издаваться! Особо настырные кадры «писателей»  подарила бывшая партийная номенклатура, проигравшая и партию, и страну и уцепившаяся за… власть любую, хоть какую-нибудь.

 ─ Почему вы вышли из состава Бюро?

 ─ Что делать там, где крикливый русский патриотизм превратили в… захват имущества, бумаги, в полную безыдейность… Кормиться, кормиться, кормиться –вся идея. Вот близится 10-я годовщина смерти выдающегося критика Ю.И. Селезнева. Он родился и вырос в Краснодаре. Вспомнят его в нашей писательской организации? Нет конечно. А 95-летие  Г.А. Федосеева. Его книги «Злой дух Ямбуя», «Смерть меня подождет» и другие переведены в Америке, Канаде, во Франции, печатались в  Москве, Хабаровске, Новосибирске, но не в Краснодаре. Вспомнят его? Что вы. Всякие могут быть отношения в писательской среде, но если  н е   п о м н я т  своих значительных коллег, то что это за организация?! У нас в России один классик всего: Л.М. Леонов. Вы думаете, мы его поздравили? Ничего подобного. Союз писателей в Москве разослал по провинциальным писательским отделениям неизвестный роман Л. Леонова «Пирамида». Книга валялась на столе ответственного секретаря, и никто к ней не прикоснулся, слова не сказал, в газете не оповестил. Тяжело. Какая-то трясина. Болото.                          

------------------------------------------------------------------------------

…И вот он всю свою писательскую жизнь провёл так: до обеда писал, потом уходил в контору поговорить, перемыть косточки событиям и недругам, возвращался домой, включал телевизор, изучал газеты, по телефону перебрехивался о том, кто кому, кто что сказал мешает, какой ветер дует из отдела пропаганды Крайкома КПСС. Иногда выезжал на заработки в село, стоял перед народом на сцене и что-то  лопотал о героях своих произведений (про руки доярок, «липкий пот  комбайнеров». Книги он покупал и читал, чтобы сравнить как и о чём пишут современники вдали и как он. К старости молча стоял возле товарищей по цеху, говоривших о В. Розанове, К. Леонтьеве, Н. Данилевском, 

Н. Страхове,  М. Меньшикове. Он книг русских гениев не пробовал ни разу. А про И. Аксакова, Ю. Самарина, А. Хомякова никогда не слыхал. Все они были как-то не очень нужны ему «для проведения в жизнь идеи воспитания нового поколения», что постоянно требовали сверху. «Напряженно трудясь» и выдумывая «образы», он подыгрывал тем, от кого зависело хорошее питание на кухне, и это была не власть даже, совсем нет, это были люди, крутившие своё благополучие с помощью группового страхования, колдовства заговора против других, теснившихся в коллективе. Большинство  не признавало  русских царей и …Державу до 17 года. Поразительно было  историческое невежество их…

… А началась гибель писательской организации с тех времён, когда в угоду идеологии и традиции механического исполнения обязанностей  награждали самых бездарных писателей «на местах» за…. «за развитие советской литературы». 

 ( письмо П.К. Игнатова в СП) Найти.    ???????????                                                    

В тот год, когда произошёл раскол в писательском Союзе, когда все «бондаревцы» в Москве и по окраинам стали поперёк горла ельцинским захватчикам, могло ли мне присниться, что спустя несколько лет пролезут в наш патриотический Союз в Краснодаре жалкие писаки и устроят сговор, вытеснят писателей с именем, станут отбирать у государства большие деньги на свои толстые бездарные «творения». Жить тридцать с лишним лет в писательской организации и вдруг стать изгоем, матерно проклинаемым в тех стенах, где повисло столько воспоминаний. Какие-то босяки, хамы, неучи захватили недра организации, и власть, объявившая себя русской патриотической партией, породнилась с ними. Батько Кондрат так увлекся мировой проблемой сионизма, что не заметил, как квакают лупастые лягушки в родном кубанском болоте.

( 1998 г.)                                                             

ЭТО ИСТОРИЯ НАШЕЙ ЖИЗНИ 

В смутное время отмечает Краснодарская писательская организация  своё 50-летие. Нет нужды тратиться на объяснение того, что случилось в нашей державе … «Мир раскололся, ─ говорил когда-то великий немецкий поэт, ─ и трещина прошла через моё сердце». Но не всех в нашем обществе (и в писательской среде тоже  убила горем. Писательский мир разбит на куски, и нашлись такие оборотни, которые со старомодной пропагандистской активностью старались отменить дату рождения краснодарской писательской организации. Некрасивое поведение! Этих писателей я причисляю к типам палочной дисциплины. Как только верховное «начальство ушло», побежали в западную сторону фальшивой свободы одни (в надежде на гамбургеры из фонда американца Сороса ); стали растаскивать, подобно некоторым станичникам, кирпичи родной бани; другие завиляли хвостом или укрылись в квартирах, полученных благодаря привилегиям Союза писателей; третьи ещё и детей отделили за этот же счёт особой государственной милости. В той, как мы называем, «старой хате» (бондаревской патриотической группе  не все, однако, замалевали идею чести и совести, многие не бросили свою «брестскую крепость», понимали: старая творческая организация даже на пепелище ─ символ верности русской литературе. Эти писатели  и настояли на скромном мероприятии в честь подоспевшего юбилея. Об этом нельзя ни сказать. Полного праздника не получится: свершилось в стране землетрясение, всё катится в разверстую пропасть. Но в час памяти о былом можно подумать хотя бы о том, кому передать ключи, то есть поддержать молодёжь. Да кое-кому обязательно надо бы и поплакать: без прежнего Союза писателей и «родной партии» некий преуспевающий мэтр стал никем. Как раз такие и обрадовались спонсорской графомании. 

Глубокие старики высокомерно забыли, как тащил их в гору Союз писателей «на заре туманной юности».

Ведь было же!

Где-то в станице (деревне), в маленьком городке, вдали от знаменитостей, какой-то молоденький робкий человек, презираемый семьёй и знакомыми, накропал несколько стишков, рассказиков, показал кому-то в областном (краевом) центре, где есть свои газеты, журнал, понравился, напечатался, был приглашён на семинар, подхвачен старшими (любящими чужой талант). Из небытия возникает вдруг новый писатель.

По-всякому бывало.

Нынешние гробокопатели Союза писателей как раз и тушили талант ногами – как окурок.

В провинции даровитым пробиться конечно же труднее: два-три номенклатурных любимчика тут же докладывали партийным сторожам наверх о «не совсем советском содержании» текстов молодого литератора, хотя в каком-нибудь рассказе или стихотворении зацеплялась в строке обыкновенная правдивая деталь. И только. Мой первый сборник в Краснодаре исполосовали  чернилами и выбросили из плана. Поэт, гулявший с утра до ночи в ресторане и превративший в воспоминаниях эту забегаловку «с жучками» под потолком… в царство духа и культуры, задержал моё приёмное «дело» на полгода. Борьба за кормушку у подобных мышек шла отчаянная.

Но были и другие писатели!

А какие после Анапы-то услышал я разговоры о литературе! Все были старше меня  я относился ко всем как к отцам. Это уж потом начались трения. Вообще подробная картина мучений талантливых мастеров в провинции, подлость и провокации бездарей, сугубо уполномоченных партией следить и доносить, никем с творческим и житейским смыслом не описана; многих погубленных юношей из кубаеской глубинки мы и не знаем. Иногда «убивали» сразу же, на семинаре, но чаще всего выматывали кишки годами, унижали тонко, пропивали их последние денежки и бесконечно лгали им: пробьём, напечатаем! Тогда больше всего ценились верные (на самом деле – фальшивые) слуги, их слово было первым и последним, и очень часто…тайным.

Но всё-таки Союз писателей добрую роль свою играл. Над ним, местным, как-никак стояла…Москва. Что ж теперь все холуи прежнего режима и разные незаконнорожденные дети Союза писателей ковыряют его шилом и отказывают ему в возрасте? 

И выдающиеся писатели, и просто хорошие изрядно потолкались в местных писательских организациях и тень на плетень не наводят. Как-то странно: кто шёл в Союз писателей  по наивности, как в храм, и заставал там «всё ту же жизнь» и те же проблемы, тот благодарен, а кто сквозь игольное ушко просовывал свою гнилую литературную нитку и сшивал ею свои графоманские  тетрадки себе на пользу, тот нынче морщится и открещивается от альма-матер.

Представим себе сказочное: в нашей стране всё (или почти всё) вернулось назад. У дверей Союза писателей в желании довольства и руководящих платных постов будут толпится нынешние сепаратисты, ликвидаторы – и опять «с передовыми взглядами». Они тотчас возопят: мы всегда были верны советскому Союзу писателей.

Союз писателей может в любой миг растаять как снег – согласен. Со старым довольствием покончено. Но пусть валит Союз писателей кто угодно, только не мы сами. Если Союз писателей привлекал наше внимание деньгами и только деньгами, то и цена нам грош. Когда радуются гибельному падению Союза писателей  графоманы и бывшие крайкомовские угодники, мы должны бытия рассматривать это как предательство литературной истории. Вот грянул час  жуткого вопроса: так кто же у нас был п и с а т е л е м? 

Расставаться с прошлым надо достойно.

Жизнь и творчество  пульсируют в каждое мгновение истории. Отзывчивый творец не может прозевать переливающуюся горной речкой книгу бытия.  И тут уж я оглядываюсь не только на писателей, но и на журналистов, критиков, литературоведов. Как ни воспользоваться творцу прекрасным поводом о долгой жизни культурной местной среды на судьбе т поворотах Союза писателей!? Это целый роман.

Кубань – это страна, чуть ли не поболее Франции. Что же тут было? Только одним подбором на просторных газетных листах можно показать извилистое копошение литературного быта. А статьи, рецензии, крошки произведений, высказываний в ту или иную эпоху, докладов, затем схватки и торжества, улюлюканье и вонючий фимиам, наконец встречи в разных кругах, юбилеи и частные письма умерших. Сама история проглянет через двери Союза писателей. Там, говорят, ничего не было, но студент прочёл рассказ Л. Пасенюка «Семь спичек» с такой легкостью. как и знаменитый рассказ москвича Ю. Казакова «Трали-вали». Жизнь была так  

Провинциальна и после войны ветхо-первобытна, что плохая пьеса «Белая акация» стала в театральных кулисах событием. Страна медленно оживала после боёв, с нею медленно поднималась литература. Неужели ни у кого нет вкуса и любви к своему дому и к улице Красной, по которой прошли не один раз мы все? Чего только не было. И в это смутное время в голой спокойной правде мы нуждаемся.

Правда расчищает дорогу. И как от хорошего романа когда-то какая-то задумчивая полезная минута повисла бы над нами. «Так проходит слава земная», ─  повторял мой герой Толстопят в романе о Екатеринодаре. Под немую мелодию этого римского и кинуть бы взор на прошлое. Может, потом и другие постарались вспоминать себя так же. От судьбы не уйдёшь, и от правды тоже. Все, повторяю, было: писал плотник в 1949 году стихи о Сталине, а в перестройку рифмами жаловался, как, дескать, замучила его советская власть; кляли на чём свет буржуев и помещиков, а нынче козыряем дворянством; переживал кто-то за Солженицына, но теперь его книги скучно брать в руки. Так любим ли мы жизнь во всех её проявлениях, господа «инженеры человеческих душ», обществом, ─  свидетельство какого-то страшного провала всей кубанской культуры. Самопрославление окончилось пшиканьем мыльного пузыря.

Газете «Литературная Кубань», схватившей миллионы от Законодательного собрания края, и заняться бы с весны плетением юбилейной корзины, а не отдавать листы на кормление гоп-компании, пропившей свои хилые способности и провертевшей правду в политических и житейских играх. Река Кубань берёт начало в кавказском предгорье и кончается в Азовском море. Газета «Литературная Кубань» тянется от источника у Сенного базара и обрывается у подъезда медуновского дома  на улице Чапаева. Так гоп-компания  укоротила ландшафт  культурно-исторического бытия. 

Мы можем не любить друг друга, но не любить истинную историю Кубани (во всех ее ипостасях) позорно.

                                                 «Кубанские новости», пятница 26 сентября 1997 года 

                               ЕХИДНЫЕ ШУТКИ 

 Наша писательская организация самая молодая.

 Самому старому члену Союза – всего 40; самому юному ─ 117. Пожалуй, нигде в мире нет больше такой молодой и очень работоспособной организации. Из 35 членов только 7 стариков, а 25 (в возрасте от 65  до 117 лет) не знают, что такое одышка или заворот кишок. Этим благом мы обязаны долголетней политике ленинской партии в области культуры и искусства. Но несмотря на достижения проблем, товарищи, хоть отбавляй. Одна из проблем – как сделать организацию  е щ ё  моложе и жизнерадостней и передать членам от 65 до 117 лет всю полноту власти в Союзе писателей, журнале «Кубань» и в издательстве. Работаем, товарищи, над этими принципами с утра до вечера, а иногда и до полночи. Соблюдать чистоту творческих рядов и лично нашего писателя – святая задача. 

А что нужно для чистоплотности? Слышу из дальних рядов идейную подсказку и соглашаюсь на двести процентов: для чистоты нужно мыло.

В связи с нехваткой этого продукта группа молодых писателей (от 65 до 117-ти )  строем вышла с петицией к Большому дому и громко заявила: «До тех пор, пока нам не выдадут по тяжёлому куску мыла, мы будем кучей ходить по улицам и компрометировать народную власть». Скажут: ну причём тут мыл? А в этом вся тайна творчества со времен эпохи Возрождения. Ошибаются те, кто полагает, будто мыло помещается на складе или в магазине. Определённые (и не малые) запасы мыла лежат пудами в…где бы вы думали? Да, да, в Союзе писателей. Вокруг куска мыла и строилась все годы наша справедливая борьба, и перестройка Горбачева её развернула ещё круче.

Сорокалетние старики захватили большую часть мыльных запасов, и молодёжь от 65-ти до 117-ти им такой подлости не простит. Только в чистоте можно писать. И Гомер, и Сервантес, и Боян, и Мордоворотенко знали, что без мыла пузырей в творчестве не бывает. 

За работу, товарищи!  У нас хорошая задумк: мы открываем журнал «Илиада», в котором намерены печатать исключительно молодых авторов (от 110 до 140 лет). Уже идёт запись, очередь выстраивается большая. В первых рядах писатели, хорошо питающиеся сметаной с Сенного рынка и парным молоком, которое будут привозить крестьянки из станицы Елизаветинской прямо в редакцию. Планы у нас грандиозные: творить, творить и творить. Натворил сколько можешь, и отдыхай. А пока идёт перестройка, всё упирается в мыло. «Судью на мыло-кричали мы в детстве, если наша любимая команда проигрывала. Мы же выдвигаем на обсуждение общества свой лозунг: «Мыло писателю!» И в этом нас поддержит мировая общественность.

Таких пустоватых, но дружеских шуток сочинил я немало, и они завалялись в  моих бумажных кучках, я их не зачитывал, потому что почти никогда не собиралось общее застолье, вражда мешала посиделкам, праздники и дни рождения отмечали врозь, по группировкам, и не возгоралось ни разу за все годы воображение писать к новому году  на картоне, прикрепленном к доске объявлений, остроумные шутки, сочинять стишки к дружеским шаржам, посмеиваться над речами, сочинять пародии и т.п. Удивительно, но так. Унылое, тупо направленное неприятие одного «лагеря» другим, подглядывание друг за другом, ревность создали мало-помалу притворное сообщество, которому не на чем было держаться.

1988 год 

  ---------------------------------------------------------------------------

 ПРОТОКОЛ Ленинского районного комитета КПСС

от 15 декабря 1993 года 

Возобновленный после ельцинского переворота райком партии приступает к выпуску собрания сочинений великого кубанского писателя ВОЛКОДАВА Густава  Мартыновича в 60-ти томах.

СОДЕРЖАНИЕ: 

 1-25 тома – романы, повести о зачатии любви, о её расцвете, о падении любви, очерки о несправедливости царского строя и палачах народа.

 26-31 тома – черновики предыдущих произведений.

 32-39 тома ─ МОИ ВРАГИ (размышления о нелюдях, мешавших продвижению к славе писателя)

 40-45 тома ─ Разговоры с Секретарями СП РСФСР о тех, кто мешает  вдохновенному труду, изданию книг и славе.

 46-49 тома – Разговоры с критиком Н.Ф. о том же.

 50-52 тома Записки в Крайком КПСС о том же.

 53-54 ─ Телефонные разговоры о своем творчестве.

 55-56 тома  Письма читателей о влиянии книг В. на бытовую и тайную жизнь.

 57-58 тома ─ Денежные переводы, пропуска к трибуне во время майских и октябрьских демонстраций, мандаты на съезды, копии квитанций гостиницы «Россия», письма о выдвижении на премию « Золотая лира».

 59- 60 тома – Мировая и сельская печать  о творчестве Волкодава  А.М.

 Возможен выход дополнительных 10 томов в телячьем переплете.

                                           Верно: секретарь Р. Исхудалова 

«ВЫСОКИЙ ДОЛГ ПИСАТЕЛЕЙ КУБАНИ»

«На Кубани трудится большой отряд литераторов… Уже одно то, что недавно создано отделение Союза писателей  РСФСР, говорит о значительном росте кубанской писательской организации…

… Целый ряд хороших произведений, показывающих высокие общественные качества советского народа, свидетельствуют о больших творческих возможностях писателей…

… Но эти возможности, как отмечалось недавно на открытом партийном собрании, не используются в полной мере. В произведениях  наших авторов ещё не находит яркого отражения самоотверженный  труд рабочего класса и крестьянства…

Все эти и другие недостатки явились следствием того, что партийная организация краевого отделения Союза писателей, которую возглавлял до недавнего времени В. Монастырёв, ослабила организаторскую и воспитательную работу в коллективе. Деятельность парторганизации в нынешнем году по сути не планировалась. Партийные собрания проводились нерегулярно. На их обсуждение редко выносились вопросы о повышении творческого мастерства  писателей, о воспитании у них чувства товарищества, взаимного уважения друг к другу. Партийная организация  примирилась с тем, что в коллективе писателей не была создана творческая атмосфера. Об этом говорили на собрании П.К. Игнатов, В.С. Подкопаев, Г.В. Соколов и другие.

… Отдельные литераторы сбиваются с правильных позиций в оценке явлений действительности, им не хватает умения видеть главное и решающее в нашей жизни, понимания перспектив развития советского общества по пути к коммунизму.

Эти недостатки отмечались на IУ пленуме Крайкома КПСС. Указывалось также, что секретарь краевого отделения краевого отделения Союза писателей т. Бакалдин и секретарь первичной парторганизации т. Монастырев  не сумели сплотить писателей на принципиальной основе. В результате этого  в писательской организации вместо принципиального обсуждения важнейших творческих вопросов нередко все дело сводилось к выражению личной неприязни друг к другу, к склокам и оскорблениям. Критика на пленуме крайкома партии должна была послужить серьезным сигналом для партийной организации краевого отделения Союза писателей.

… Большой и полезный разговор состоялся на этом отчётно-выборном  партийном собрании. Коммунисты-литераторы заявили о своей решимости отдать все силы, всё своё творческое умение делу служения народу. Руководствуясь решением ХХII съезда КПСС, Программой  партии, высказываниями тов. Н.С. Хрущева по вопросам литературы и искусства, повседневно совершенствуя свое мастерство, глубоко изучая жизнь народа, писатели Кубани несомненно добьются новых творческих успехов, порадуют своих земляков яркими, содержательными произведениями, воспевающими нашего замечательного современника – строителя коммунизма…» 

( 1962 год, «Советская Кубань» ) Х

«Это выражается и через восприятие красоты родной природы, и через отношение лирического героя к жизни и труду советских людей, их мыслям и чувствам. Поэту хочется влиться в трудовые колонны строителей коммунизма, сказать теплое слово о пропагандисте, рядовом партии коммунистов.  

Сурово звучит голос поэта,  когда он обращается к колонизаторам, продолжающим грабить и угнетать  народы Африки. Его лирический герой беспощаден к тем, кто « кровь окрашивал кровью», кто в лапы грёб всё, «покуда пуля попала в его покатый волчий лоб»…

… Хочется, чтобы бурное дыхание наших дней находило в дальнейшем полное и глубокое отражение  в поэтическом творчестве И. Вараввы, чтобы он всегда шёл вровень со временем, по горячим следам жизни». (1962 год )ХХ

х – таким «набором слов» славилась тогдашняя официальная критика. Нынче пишут и говорят так же пусто (В.Л.)

—                                                                                  

 «В целом же книга Ю. Абдашева «Покоя не ищем» написана увлекательно, читается с интересом, она говорит об умении автора увидеть в сегодняшнем  дне самое главное и ценное»  ххх

ххх ─ Так живописали тогда кандидаты филологических наук, особо близкие к краевому комитету партии. (В.Л.                                                                              

х ─ Под спудом этого идеологического долдонства скрывалась постоянная человеческая борьба. В тот год одна группа (тупо верноподданническая) победила другую. Вот и всё. Добились большего влияния на издательство, теснее обступили кормушку. Колесо покатилось дальше, другие  пришли к власти в СП на некоторое время, а слова о «служении народу» и «недостаточном отображении роли рабочего класса»  будут переливаться из одной статьи в другую, из одного доклада в следующий долгие годы. Нынче это можно бы не комментировать, но притворство в « служении народу» не исчезло, лживость, погубившая советскую идеологию, применяется на общественной ниве с прежней выучкой  людьми старой породы  (В.Л.)                    

----------------------------------------------------------------------------

                                    «НАД ЧЕМ ВЫ РАБОТАЕТЕ ?»

И.Ф. Варавва

─ В Краснодарском книжном издательстве  вышла в свет книга «Песнь любви», в которую вошли лирические стихи, кубанские народные песни. Продолжаю работу  над стихами, посвященными подвигу советского народа в Великой Отечественной войне.

Уже готова к печати книга «Песни Кубанских казаков». В неё вошло более тысячи поэтических народных произведений жителей нашего края. Большое место занимают в книге песни времён гражданской и Великой Отечественной войн.

А.Д. Знаменский 

─ Недавно закончил первую книгу романа «Золотое оружие республики». Роман, как уже известно из предыдущих  публикаций его частей в альманахе «Кубань» и в газетах, представляет собой широкое историко-революционное полотно о гражданской войне на Дону и Кубани, о подвигах революционных казачьих частей при разгроме войск Деникина, Краснова и последнего ставленника Антанты – Врангеля.

Особое место в романе уделено показу деятельности Казачьего отдела ВЦИК, руководимого Я.М. Свердловым и М.И. Калининым, по привлечению трудового казачества на сторону Советской власти.

На очереди – доработка второй части романа, Продолжаю писать также статьи по вопросам литературы, о собратьях по перу.

В.И. ЛИХОНОСОВ 

─  Близится к завершению моя многолетняя работа над историческим романом о Кубани. Меня интересовала судьба человека на фоне истории, на фоне самого Времени, которое нам отпускается единственный раз. Действие романа начинается в  1908 году, а прощаюсь я с последним героем в 1982-м.

Так что жанр моего романа, может, не совсем исторический. Можно сказать даже так: я беру в персоны кубанцев, которых застал в преклонном возрасте, и, чтобы показать их судьбы, надо было вернуться назад, во времена давно прошедшие.

По тематике роман ветвистый, многослойный, а коренная идея его в том, что без родной земли счастливой доли не бывает.

Мне никогда так не хотелось встретиться с читателями, как на сей раз. Изнурительнее работы, чем эта, у меня ещё не было. И я с радостью думаю, что отныне буду откликаться только на темы современности.

С.Н. ХОХЛОВ 

─ Многие годы я работал на стройках и заводах. Естественно, большая часть стихов была о тех днях, о людях, с которыми я трудился бок о бок. Это было время восстановления разрушенного войной хозяйства. По-своему героическое время. Часть материала не использовал в поэтических произведениях. Написал первую повесть о строителях, о судьбах людей тех лет, о становлении характера человека труда.

«После войны» ─ так называется повесть. Она будет опубликована  в ближайших номерах альманаха «Кубань». Но это только первая часть большого произведения, над которым продолжаю работать.

Сейчас готовлю большой сборник стихов. В него войдут произведения предыдущих лет и новые стихи .

                                      ( «Советская Кубань»,  25 февраля 1984 года )

Примечание.

 До ельцинского переворота и упразднения коммунистической партии, заботившейся о прославлении в искусстве «человека труда», оставалось всего…7 лет! Даже по простеньким интервью видно, что «родная партия» ещё держала в своих руках «цели и задачи» идеологии, а с нею и писателей…

-

МЁД НА ГУБАХ  и СМЕТАНА В ГОРШКЕ

… Боги  отверзали уста своим избранникам. Пророки упоминали об «огненном камне», а Гесиод рассказывал, как Музы учили его песням у подножия Геликона, где он пас отцовских овец. В нескольких эпиграммах мы читаем, как пчёлы (божественные мелиссы) приносят мёд на губы спящего Платона. В дальнейшем на смену этим образам пришли понятия Божией милости, врождённого дара, признания».

У меня в невыкинутой тетрадке записан, что я сижу на писательском собрании 22 мая 1972 года и читаю книгу Яна Парандовского «Алхимия слова», которую я только что купил на улице Красной. 

Так было со мною много раз: сижу на собрании в заднем ряду и под речи  старших товарищей по перу читаю свежий журнал или добытую в подвале магазина книгу. Ян Парандовский  зовёт в святилище муз, а какой-нибудь член Союза  на передний край « борьбы за претворение  коммунистических идеалов в звонкий стих».

«Осененные свыше становятся пророками и апостолами. Книги Ветхого завета принадлежат к высочайшим взлетам словесного искусства, но никому, однако, не придёт в голову, будто Исайя и Иеремия овладели своим мастерством путём обдумывания писательских приёмов, будто они выбрали себе форму выражения, предварительно тщательно взвесив, какое место в литературе эта форма сможет им обеспечить. Точно так же послания апостола Павла, проникновенные по своему стилю, ломающие традиции греческой литературы и отражающие упорную и яростную борьбу мысли с неподдающимся ей словом, ─  мысли, которая должна быть выражена во что бы то ни стало, пусть даже ценой нарушения азов грамматики. Вот именно это принуждение, столь мощное, что его иначе не объяснишь, как только наитием, осененностью, велением Божиим, ─ оно – то и есть истинный источник творчества, а само творчество – только отблеск великой души…»

И в сей миг я слышал взлетевшее к потолку восклицание  оратора, укорявшего кого-то безымянного, виноватого только в том, что он, такой-сякой, жил при царе Николае II-м …

 «И разве, товарищи, мог бы при том строе наш уважаемый Павел Кузьмич, круглый сирота, подпасок, получить образование и стать писателем? Отвечаю смело: не смог бы! Он стал писателем исключительно благодаря советской власти, исключительно благодаря идейной направленности всего общества, исключительно благодаря вниманию партии к таким  людям, имевшим зачатки творчества…»   

Писатели не умели говорить сочно, красиво, с «энергией заблуждения» (Толстой), не пытались поразмышлять, ничего замечательного друг от друга не ждали, более того – заранее знали, «какую чушь  будет нести» такой-то, а кто завалит присутствующих партийными цитатами;  некоторые то намеками, то прямо  укажут недругам на идейные и прочие промахи, постоянные обученные в преданности ораторы говорили не собранию, а кому-то бдительному, сторожащему принципы, который передаст «куда надо». Отсидев положенные полтора-два часа, все расходились. В разных блокнотах я записывал «кусочки речи», свои сердитые тайные замечания, иногда переписывался с наблюдательным и насмешливым З., и где-то блокноты мои покорно лежат, чего-то ждут, скрывают черты минувшего литературного бытия, уже не нужного даже литературоведам.

Необходимо, как говорится, принять во внимание и то, что обретались мы  в провинции, короста самодеятельной культуры тут покондовее, понятие творческих задач и достижений своё. Портреты классиков не смущали нисколько, соображения поляка Парандовского правильны, цитаты гениев в «Алхимии слова» учат и ободряют, но мы…как-никак то же писатели и у себя дома (вдали от  Москвы) царапаем как можем.  «Словом «писатель» в настоящее время сильно злоупотребляют», ─ считает Парандовский. А жёны думают иначе. Их мужья пишут и говорят не хуже классиков. Если муж два раза в неделю приносит горшок сметаны, никакой Парандовский не докажет жене, что её суженый не писатель.

«Его поэзия выросла в народном сарае».

«Он спорит с великими поэтами, порой опережает их».

«Он свободно владеет словом. Свободно! Это не просто». 

«Он пишет так, что людей узнаешь». 

«Он подает свои «Афоризмы» собственным языком и своими мудрыми мыслями. Хотя, я ещё раз повторяю, язык их не всегда гладок, зачастую коряв, тяжеловесен, что неприемлемо».

Вот такие писатели жили на Кубани с густой сметаной из станицы Елизаветинской.

─ Представим, ─ говорил мне как-то после собрания молодой З., что в Краснодаре поселились  и случайно присели с нами  вот на таком сборище Чехов, Бунин, Куприн, Ахматова… Или Толстой.

─ Ахматова на похожих собраниях сидела в Ленинграде…

─ И что бы тогда говорили наши  местные классики?

─ Один из них подольстил бы Толстому так; «Лев Николаевич пишет собственным языком и своими мудрыми мыслями».

─ Как злит этот сорняк на огороде!  Медленно расправляет листочки капуста, на волосяной ножке поднимается кукурузка, выбились из земли огурцы, борется за жизнь календула, а сорняк дует вовсю.  Вырвешь, успокоишься, а он опять.

─ Что делать. Мы живём здесь, и у нас о встречах с великими, чудными талантами воспоминаний не будет. Ничего, Иван Афанасьевич, ничего… У товарища Сталина не было других писателей, а у нас с тобой нет в городе другого писательского Союза. Стерпимся. Мы же стремились сюда, рады были фотографироваться на корочку членского билета, вот и будем жить. Если речи писателей раздражают, зловредны для души, то на утешение есть классики, они даже более живые, чем только что выступавшие… Вон Кузьма Филиппович идёт, его к Союзу не подпускают, почва его книг чужая, казачья, доморощенная, пережиток чего-то плесневело-народного и вообще… «не интеллигентный тип», к тому же любит рассказывать анекдоты о… жидах и одного из наших передовых литераторов называет Ицка Сруль, хотя у него фамилия русская, с окончанием на «ов»

В самом деле, за чертой узаконенного писательского сообщества были на Кубани… ну… какие-то потаённые письменники. Что это за фигуры? Это не какие-то там подрывные элементы, идеологически вредные штукари, не мстители за погубленное казачество (хотя и страдали душою), а горькие  хранители украинской скрыни, в которой покрыты расписными рушниками и платками родные бумаги, имена на корочках забытых книг, журналы и сборники преданий, песен, всего, словом, такого, что в перемолотом москалями обществе уже не было востребовано.

 ─ Куда идете, Кузьма Филиппович?  Потерзать сердце над воспоминаниями Ивана Приймы из Ахтанизовской? Их напечатают лишь когда запорожцы ещё раз высадятся в Тамани и сбросят в море вождя идеологии  товарища Кикило. Или к  народному целителю Мураховскому за маточкиным молочком? Да возьмёшь, Кузьма, столько, чтоб и нам досталось! Или к ещё одному преподобному хохлацкому писарю Обабко? Добрую, кажуть, книжку об истории станицы написал. А может,  идёте ворошить бумаги к Олексе Кирию  да под рюмочку читать слёзную главу Эварницкого из «Истории Запорожской сечи?» Признавайтесь, а то арестуем и поведем в «Рюмочную» и угостимся за ваш счёт.

 Эти непризнанные, скромно таившиеся в своем кругу литераторы в самом деле были близко, нежно народными, питали душу преданиями, чем не могли похвастаться отмеченные рецензиями и премиями члены Союза.

В другой раз так же ласково-весело  встретили мы у Дома книги  поэта Николая Краснова, вернувшегося с лесных угодий под станицей Калужской.

─ Разведка донесла, что Николай Степанович, поклонник Твардовского, что-то написал хорошее.

 А писал  он частенько во время прогулок, « в уме», и дома записывал начисто.

                         Когда-то  мы были с тобою в лесу,

                         Ломали калину – лесную красу .

                         И были мы сами огня горячей

                         От наших желаний и наших речей .

                         Как жарко пылали – таи не таи –

                         Пунцовые щёки и губы твои!

                         Теперь ты далеко, 

                          И слёзы я лью,

                         Никто эту грусть не развеет мою.

                          Пойду наломаю калины в лесу,

                          Красу зоревую домой принесу

                          И буду глядеть на неё и мечтать, 

                          Красу зоревую – тебя вспоминать. 

─ Спасибо. Они, эти маменькины сынки, не ценят, оттирают вас. Сами так писать не могут. Вы ведёте себя так скромно, что им кажется, будто вы вообще не поэт. И забываете, что это  вы так написали. Вот как вы пишете, послушайте, наш дорогой фронтовик, а потом мы пойдём в «Рюмочную»  и за это стихотворение опрокинем стопочку .

                         Мы были вместе: счастье –

                                                                        рядом с нами,

                          А горе, может, где-то за горами,

                          Но иногда, проснувшись в тишине, 

                           Я слышал, как рыдаешь ты во сне.

                          Когда ж расстались мы в разгар войны ,

                           Местами поменялись явь и сны:

                           На отдыхе случайном после боя 

                            Мне снилос, как мы счастливы с тобою.

                           Мы снова вместе: счастье –

                                                                            рядом с нами,

                            А горе, может, где-то за горами, 

                            Но иногда, проснувшись в тишине, 

                              Я слышу как рыдаешь ты во сне .

К приезжему из других земель кубанские писатели привыкали с трудом. Они скучковались  в две группы и новичков вербовали в свои ряды сходу или потихоньку, но «старая гвардия», стоявшая у истоков Союза, держалась вместе, особым ядром, проталкивая книги друг друга в издательстве, а новичков использовала при голосовании на выборах в Бюро,  помогая за это чуть-чуть. Того же поэта или прозаика, который «болтался сам с собой», недолюбливали, в Бюро не предлагали и в издательские планы вписывали пореже. Поэт Н. Краснов слыл посему в организации странным, почти никчемным, в борьбу кланов не встревал и любил при встречах поговорить о новых повестях и романах известных прозаиков, напечатанных в Москве. Да и вкусы у него были… какие-то деревенские, простонародные, и любимцами его в литературе были не А. Вознесенский с Е. Евтушенко, а  А. Твардовский, Н. Рубцов и А. Фатьянов, не Ю. Трифонов, В. Аксенов, В. Катаев, а В. Овечкин, В. Шукшин, В. Белов, В. Распутин, не Ф. Кафка, Д. Джойс, а Ф. Фитцджеральд, Э. Колдуэлл… Всё было распределено в нашем местном литературном быту жестко  и неумолимо, разделено не только вкусами, но  и национальными привязанностями (скажи мне, какого поэта любишь, и я определю из какого ты роду-племени).

В губернаторской «Кубанской библиотеке» отдельного тома со стихами и прозой фронтовика Н. Краснова не найдёшь, и в половине тома его нет; зато тем, кто похуже его, досталось жирное местечко..