ЛИЧНОЕ 

Пять лет учился я в пединституте  на историко-филологическом факультете, в Пушкинской библиотеке любил читать свежие художественные журналы, караулил в определенный день недели «Литературную газету», уже поголовно знал заметных русских писателей, но из кубанских литераторов не отличал  никого. Один раз только был на встрече с Иншаковым, тот скучно и несправедливо рассказывал о  капиталистической Франции, которую посетил с делегацией высокоидейных кубанцев. 

Недавно откопалась в моей библиотеке книга Жана Прево «Стендаль». Издательство «Художественная литература». 1960 год.

Я ещё был студентом четвертого курса  филологического факультет.

Я уже прочитал не одну статью и не одну книгу о писательском труде. Первой стала «Золотая роза» К. Паустовского. 

«Стендаль» Жана Прево. Я порою чищу свою библиотеку, но эту книгу никому не передам,  не отнесу к букинистам (их уже и нет в городе. 

Через пятьдесят три года я перелистываю страницы и с некоторым удивлением прочитываю выделенные мною строчки.

«И ещё одно, с детства привычное для Стендаля чувство повлияет на его манеру. Он ощущает  себя провинциалом и стыдится этого».

«Но с первой же страницы он верен принципу, которым руководствовался всю жизнь: абсолютная искренность – и для того, чтобы действительно познать себя и для того, чтобы хорошо писать; есть только один способ не изменять естественности: писать как пишется, ничего не переделывая».

«Поспешим насладиться жизнью, ибо мгновения ее сочтены…»  (Стендаль)

 «Надо развивать в себе таланты, когда-нибудь пожалеешь о потерянных днях…»  (он же )

 «Стендаль сохранил записи собственных чувств и мыслей с отроческих лет. Когда писатель перечитывает некоторые  забытые свои страницы и они ему нравятся, у него является соблазн вернуться к этой прежней манере; он уверен, что,  вернувшись к ней, он обязательно понравится другим так же, как самому себе». 

«Задача все его творческой жизни, сознательная  или бессознательная, состояла в том, чтобы быть похожим на самого себя в лучшие свои минуты».

В 1965 году я подчеркнул вот эти строки:

«Так как я могу умереть в любую минуту, надо все время работать над лучшими моими вещами. Начать заниматься историей лет через двадцать, когда мне минет сорок».

Я приучился с первых читательских шагов чувствовать лучшие книги, и когда профессор порекомендовал нам в обязательном порядке прочитать роман местного… классика, я на десятой странице …заснул. 

С такой выучкой (и неожиданно для самого себя) появился я в среде затвердевших в маститости краснодарских писателей.

До этого покупал я изредка в Анапе альманах «Кубань». Жалею, что не записывал своих впечатлений, а номеров тех уже не найти.

Какую любопытную  книгу можно бы составить о  первобытном времени кубанской литературы с помощью одних лишь цитат из газет и альманаха «Кубань». Но некому этим заняться; кубанское литературоведение очень похоже «по скромности» на «писательские творения».  

Робость моя наставила меня послать свой первый рассказ «Брянские» именно в альманах «Кубань». Господь поберег меня: его не напечатали, ответили, что рассказ попахивает патриархальщиной… Если бы напечатали, так бы я и присох к этой публике, меня бы мурыжили долго и не признавали писателем. Многих поэтов затерли именно так, похоронили навсегда.

«В Краснодар вам возвращаться нельзя, ─ говорил поэту Юрию Кузнецову руководитель семинара в Литинституте Сергей Наровчатов. ─  Затрут». 

Главным оружием против успешных начинающих были доносы насчет …безыдейности.

Господь помог мне уцелеть в самом начале. Спасла Москва.

О том, как «всё было не просто», как на Кубани  заносили ни за что на чёрную доску, как тупостью, карьеризмом, лживым служением ленинским идеалам приготовили начальнички и их прислуга свержение родного  им строя, тоже можно бы кому-то приготовить  незлобный том и погоревать по поводу поведения человеческого. Но некому! Нету интереса к местной жизни, залетели со всеми потрохами в Интернет, в телевидение, у себя дома занимательно только «бабло».

 В глухой провинции обретались мы все.

 Здесь появлялись яркие имена, славились далеко за окрестностями музыканты, здесь начинали и отсюда навсегда уезжали  , становились крупными, знаменитыми питомцы муз, но ничего не менялось в самом воздухе культуры, не утончалась среда  , и публика в собрании, в зале театров  была только хорошо одетой, и все.

Провинция…

Но из Анапы, Лабинска или Темрюка столица Кубани казалась средоточием чего-то солидного, в достижениях каменно-твёрдого.

Никто эту куркульскую  глухомань не описал.

Трудно было представить, что в Краснодаре  возможно, как в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси или в Новосибирске, легкое  скромное процветание своего Дома литераторов, Дома искусств, нескучного Вертепа журналистов, где хотя бы по субботам и воскресеньям предстояло ощутить созвездие бомонда и его сочного окружения. В здешнем обществе можно было умереть с тоски, и потому многие срывались в Москву на вечное поселение. Именно здесь в среде творческой интеллигенции друг другом не интересовались совершенно: артисты не знали писателей, писатели художников и т.п.

После заказанного «кавалерийского наскока» на мои лирические вещицы и возникшего скандала (завершившегося высадкой в городе всемогущего С.В.Михалкова, который растолкал сговорившуюся братию) мне предлагали перебраться в столицу, но, не созданный для быстрой толчеи и длинных городских пространств, я  не решился на это. Спасибо Господу: в разбойные горбачёвско-ельцинские годы я оголодал бы  в Москве как церковная мышь.

Местожительство, среда затягивают тебя в свой омут, сколько ни сопротивляйся, ни сторонись, ни улетай куда-то подальше и повыше. Побудешь в Москве, в другом городе, упрячутся в небытие все твои домашние неприятности, настроения, бытовые и служебные связи, забудутся надоевшие коллеги, а вернёшься назад – все равно попадёшь в привычный, болотный плен и закрыться в своём скиту не сможешь…

 Да, жил в Краснодаре, а не печатали пятнадцать лет. Да, начальство в провинции трусливее, махровее, оттого и не пускали меня за границу. Да, в Центральный дом литераторов не заглянешь раз в неделю –  посидеть в Дубовом зале с Ю. Казаковым, Ю. Домбровским, С. Антоновым, Г. Семеновым и др., перекинуться словом с сонмом  столичных и заезжих писателей, окунуться в завлекающее разнообразие  жизненных и творческих сюжетов, поглядеть из номера гостиницы «Россия» на Кремль, да, немало почувствуешь потерь из-за того, что «киснешь где-то в дыре». Но Бог милует другим, чем-то попутно близким. Тамань, Пересыпь, Крым насыщали мои дни приятными переменами. 

          ЭПИЛОГ 

Андрей Шляхов  «Любовь одинокой насмешницы»

Н. Соколов   «Неизвестная Орлова» 

Ф. Раззаков   «Красавицы советского кино» 

Грета Гарбо  «Исповедь падшего ангела» 

Лидия Смирнова «Моя любовь» 

Ольга Суркова «Тарковский и я»

Ал. Ширвиндт  «Проходные дворы биографии»

Эдит Пиаф «Жизнь, рассказанная ею самой» 

Елена Щапова ди Карли  «Это я – Елена»    

Грейс Келли  «Фиалки под снегом» 

Одри Хепберн  «Моя прекрасная леди»

Андрей Кончаловский « Низкие истины»

Зоя Богуславская «Вымышленное» 

В. Войнович «Автопортрет»

В. Познер «Прощание с иллюзиями»

Василий Ливанов «Люди и куклы»

Андрей Макаревич «Евино яблоко»

А. Кабаков, Е.Попов «Аксенов»

Ф. Раззаков «София Ротару и её миллионы»

Ф. Раззаков «Владимир Высоцкий  ─ суперагент КГБ»

Марина Влади «Владимир, или прерванный полет» 

Валерий Золотухин «Таганский тупик»

М.Лобанов  «В сражении и любви»

З. Прилепин «Подельник эпохи»

В. Аксенов «Таинственная страсть» (2 тома)

Б. Акунин «Любовь к истории»

Бродский – «Книга интервью»

Т. Катаева «Отмена рабства» 

Д. Быков   «Календарь»

 ………………………………………………………………..

  ─ Ну хватит, ─ сказал А., профессор литературы. ─ Ясно. Это писатели компьютерной эпохи. Кроме Лобанова .

─ Ещё ряд  пройдём 

………………………………………………………………….. 

 Дина Рубина  «На солнечной стороне улицы»

Саша Соколов «Палисандрия»

Ольга Славникова «Басилевс»

Владимир Сорокин «Голубое сало» 

Виктория Токарева «Птица счастья» 

Т. Толстая  «Не кысь»

Л. Улицкая «Зеленый шатер»

И. Губерман «Гарики за много лет»

С. Довлатов «Ремесло»

Фридрих Горенштейн « Искупление»

Евгений Гришковец «Письма к Андрею»

Евгений Евтушенко  « Ардибола»

Виктор Ерофеев «Акимуды»

Ольга Карпович «Моя чужая жена»

 ─  Одни и те же из года в год… Нет ни Белова, ни Евгения Носова, ни Федора Абрамова, ни Солоухина, вместо Юрия Кузнецова какая-то Лариса Рубальская, сборник за сборником…

 ─ Кубанских книг нет совсем. Только краеведение и туризм.

 ─ Но это не мешает на отчётно-выборном собрании гордиться «дружной и результативно работой» А проблема только в «недостаточности финансирования» и в «удаленности расположения краевой писательской организации от центра города». Ни романов, ни очерков, ни статей о творчестве, даже сердитых умных писем к власти о разорении старины не …

 ─ «Но в целом»…

 ─ Ага, это любимое словечко в докладах и отчетах коммунистов …Все рухнуло, все истрепалось, перевернулось, и только искусство лжи и обмана не умирает…

 ─  «Покоя не ищем»?

 ─ О, ещё одно ходульное выражение старых лет кочует по газетам и заседаниям. Общество тихо уничтожает себя, когда самые записные ораторы и всякие дежурные  летописцы знают, что слова выпущены в пустоту, и не краснеют   произносят, пишут их, довольны собой. «Покоя не ищем. Сколько лжи.

 ─ А вот такое словоблудие: «И вновь от вечного пера, от личного причала меня вечерняя пора умчала, закачала, поволокла мой тяжкий груз неконченого сказа…» Это писал стихоплет, устроивший себе на плоту «умчала, закачала» сказочную забубенную жизнь. И это он читал на фермах перед доярками, по колено в грязи добиравшимися на утреннюю дойку, а к вечеру домой. 

─ Заметно было, что самые ретивые глашатаи «мужества и добра», сдали Союз писателей в один миг и побежали к новой власти с протянутой рукой: дайте! Вся неполноценность человеческая отразилась в  рядах Союза писателей так же, как и по всей земле нашей во время гибели страны. И предательство, и трусость, и воровство, и прежние склоки…

─ Человек слаб, а  писатель из провинции покорный слуга времени. Сегодня славит, завтра отказывается. 1949 год, «Советская Кубань». 7 августа. Читаем: 

«Чтоб прохладой степь моя дышала, а не пыль клубилась в синеве, чтобы вождь с обильным урожаем нас с тобой поздравил бы в Кремле». Что потом? Узнать можно, пролистав газеты, журналы и книги. Но мне кажется, что многие книги  уже отвезли на рубероидный завод, бросили в бочки с кислотой, получится потом хорошая бумага для магазинов, торгующих селедкой и прочим товаром…

─ И будут писать газеты «в библиотеке им.Некрасова состоялась  встреча с широко известным кубанским поэтом…»

─ Да и это перестанут писать…Кубанскому обществу все равно, есть тут писатели или нет …Да и общества в городе нет! Есть только корпоративные обеды в ресторанах  «Беллини», «Да Винчи», «Каррера», «Дон Базилио», «Маккей паб», «Мадьяр гриль-бар», «Мерси Баку», «Одесса мама», «Набоков». «Жан-Поль»… А ещё поездки в Париж, в Вену, в Лондон, на Гавайи… Доморощенная жизнь кончилась… Потому и некому переиздавать книги «какого-то Федосеева», «какого-то критика Юрия Селезнёва», а уж тем более «какого-то допотопного Наказного атамана Якова Кухаренко»...

 ─ Я редко бываю в последние годы в Доме творчества. Когда-то я его любил. Нам подарил это здание город ─  старались, выделили тогда не просто какое-то помещение, а красивый особняк,  памятник культуры. В центре.

Но потом вдруг в этом доме чёрт завёлся. Прихожу ─ вместо красной двери, старинной, с позолоченными ручками – металлические «ворота». Такую дверь молодому человеку, начинающему автору или юной почитательнице поэзии не открыть. Вывески нашей нет. Охранник на первом этаже останавливает: «Кто, куда идёте, что несёте?  И чуть не карманы выворачивает. На втором этаже – другой страж. Те же вопросы. Появились какие-то сейфы, вышвырнули нас из салона, где проходили творческие вечера. Дикие дела. Загудела стройка, выросла прямо перед окнами стена. Кто разрешил? Это же памятник, какие тут могут быть стройки?! Телефоны наши отключили. Никому нет дела. Дальше ─  больше. Теперь нам говорят: «Скоро вас здесь не будет». Наверное. Ведь не стало  же здесь редакции журнала «Кубань», общества книголюбов, издательства «Южная звезда». Может, конечно, их руководители сами вошли в эти сделки индивидуально, не знаю.

Почему мы молчали? Всё бесполезно. Смерч прошёл, всё убито, все предприимчивые люди делают деньги. А у нас денег нет. И не будет. И не надо.

                                                                                                             Иван Варавва

─ Вчера позвонил в Союз, телефон не отвечает. Набрал второй номер: уверенный женский голос  донёс, что «здесь таких нет». Писателей, значит. Инженеры человеческих душ явили свою беспомощность, покорность развалу. Писательская организация перестала жить своей жизнью: прошёл съезд в Москве, публикована книга Л. Леонова «Пирамида» ─ не обсуждали, второй год нет собраний. Да теперь нет и помещения, где можно бы собраться. На бюро ставятся другие вопросы: как нейтрализовать журнал «Кубань», и это удалось, сегодня на Кубани журнала нет. Способны только на уничтожение друг друга: послать решение бюро об исключении из Союза писателей молодого прозаика только за то, что увидел неладное, уволить с работы молодого поэта только за то, что на бюро потребовал вернуть на стену вывеску (что здесь Союз писателей). Что это? Ставится вопрос, куда деть библиотеку. И это в то время, когда глава краевой администрации выносит решение о сохранении и докомплектовании библиотек Писательская организация, добровольно отказавшаяся от своих помещений и не сопротивлявшаяся своему руководству в его планах ликвидации библиотеки, не имеет нравственного и профессионального права на дальнейшее существование».   

                                                                В.Лихоносов

                       («Краснодарские известия», 4 июля 1995)

—              

Даже спустя годы тошно думать о поведении писателей в период захвата Дома творческих союзов первыми акулами капитализма. Поведение это  можно назвать ничтожным. Я вспоминаю эту беду культуры, беду человеческую всякий раз, когда прохожу мимо нашего бывшего здания, уже навсегда чужого, вроде даже грустного, тайно тоскующего по нерадивым, но законным хозяевам. Оно хранит само время. Время падения России и всего в ней нажитого,  привычного. Без Союза писателей невозможно было существовать советскому писателю, но жалко не сам по себе Союз писателей, а время, которое ты провел в нём, то есть жалко себя. Ничтожное падение закономерно в том отношении, что большинство членов организации не могли называться писателями, и они-то с д а л и  в с ё с большой легкостью. Противно вспоминать то, к а к это выглядело. Ничтожество торжествовало в наших головах и душах. Чем крикливее обвиняли власть, чем чаще всё-всё на её революционное уродство сваливали, тем заметнее было, что сами-то мы никуда не годные. Некоторые, правда, сумели создать издательство и тут же украсть его у коллег, породить смуту  в журнальных кругах, присвоить часть помещений и выгодно сплавить их фирме и т.д. Фронтовики показали себя молчунами, соглашателями, возмущались  ельцинским произволом, но крепко пожимали руки местным прихлебателям нового режима. «Жить надо!» ─ подхватили вечный мотив те, кто взялся «спасать Россию».

Боль и страдание писателя упряталось в животную тревогу: как напечататься? На развале взлезли наверх самые неграмотные, самые хищные и бездарные и потянули за собой в члены Союза таких нелитературных типов, которых в былые советские времена не пускали на порог (и правильно). Организация переходила в руки вечных участников художественной самодеятельности. Противно обо всём  вспоминать, многое, слава Богу, забылось, из бумаг, которые завтра выброшу в мусорное ведро, возьму несколько записей (уже взял), напечатаю как свидетельство и моей и общей жизни. Кое о чём промолчу по… «этическим соображениям». Так позорно все кончилось!  Печальнее всего то, что разорение идейное свершилось  в той самой «старой хате», которая почиталась патриотической. Склоки, междоусобие, воровство, пустословие в стихах, равнодушие к уничтожению старинных зданий в городе, кормушечные страсти – прилично ли такими быть патриотам? « История раскола многими забыта, ─ писал я уже в 2004 году в газете «Кубань-сегодня» ─  А это было время покушения на русскую культуру. Все ценные критерии потеряны. Случайные люди возглавляют писательскую организацию.… Скоро в члены Союза писателей будут принимать целыми толпами …Игра в писателей (за счёт казны ) заканчивается бесконечным устройством карьеры, отрицанием истинных талантов и подменой гражданской позиции дешёвыми возгласами о любви к Отечеству. Оставаться в организации, где отменены все традиционные уставные нормы и попрано само понимание культуры, я больше не могу…»

Лежит ли где-то в сейфе мое «личное дело» или нарочно потеряно? Не знаю. Больше десяти лет не ступаю я на порог Союза писателей, в который допустили мен  в 1966 году.

А когда-то любил там играть в шахматы с С. Маркосьянцем.

Наша история кончилась. Пропали помещения, пропала огромная библиотека. Только  рюмки, наверное, да вилки перевозят из одних комнатушек в другие. 

 ------------------------------

Надписи.

Гр. Федосеев – Мы идём по Восточному Саяну. Детгиз.1 958.

Тираж 100000 .

                          Л.М. Пасенюку с глубоким уважением. Клянусь, я Ваш единомышленник! Разделяю Ваше страстное желание познать далекое. Кроме всего прочего, там живут замечательные люди и Вы непременно найдёте среди них своего неповторимого Улукиткана…

                               Благословляю в добрый и дальний пут .

                                                               Гр.Федосеев

                                                                                         10.1.1959

Вл. Монастырев. ─ Горная баллада Молодая Гвардия 1958 

Тираж 80000

                               Лёне Пасенюку, искателю алмазов. Ищи, Леня, не жалея спичек. С удовольствием и немножко завидуя.

                                        В. Монастырев 5.06.58

—                                                                               

Виктор Логинов  

                              Цвет топлёного молока  «Советский писатель» 1974, 

Тираж  30000

                                Леониду Пасенюку – дружески, сердечно

                                В память о нашей хорошей и, я бы сказал, выдающейся юности –

                                Виктор Логинов 

                                Ноябрь 1976, Краснодар

—                                                         

 Юрий Казаков ─  Северный дневник. «Советская Россия, 1973. Тираж 50000

                         Леониду Пасенюку с любовью и самыми наилучшими пожеланиями

                                                 Ю. Казаков 

                                                 Январь 75 года 

—                                                                

Василий Аксенов ─ Коллеги. «Советский писатель» 1961

 Тираж 150000Великому краснодарско–тихоокеанскому писателю по-дружески и с надеждой дарить ему и дальше свои книжки 

                                                      В. Аксенов 

                                                      13.09.63, Москва.

—                                               

Виктор Лихоносов – Голоса в тишине. «Молодая гвардия» .1967, Москва. Тираж 65000                                 

А все-таки вспоминай, Лёня, почаще Епифания Премудрого: преумножающий познания – преумножает скорбь…На меня никогда не сердись.

                                        Твой Лихоносов

                                         68 год, Краснодар.

—                                                             

Иван Варавва – Кубанское лето. «Советский писатель», 1959 год 

                Лене Пасенюку – писателю, открывателю новых земель, с любовью 

                                            И. Варавва, 14.Х1 ─1959 

—                                                         

Юрий Кузнецов. «Во мне и рядом – даль», из-во «Советский писатель». 1874 Тираж 10000 Леониду Пасенюку на светлую память и добрые размышления о встрече на о.Беринге.

                                                    Ю.Кузнецов

                                                     18.7.74

—                                                            

Георгий Садовников 

                                       Продавец приключений 

                                                       Детги, 1970 Тираж 100000

Лёне Пасенюку – первому живому писателю, которого я увидел и который меня поразил этим, хотя и был всего лишь в ватник! Лёня! Так дай тебе Бог всю свою жизнь поражать молодых людей, свято чтящих литературу! 

                                                Москва, 1971 Г. Садовников

—                                                     

 Юрий Абдашев – Солнце пахнет пожаром. Краснодар 1989 

Тираж 30000

Лёне Пасенюку – певцу северных одиссей от автора пустынных пейзажей, в том числе  и в душе человеческой (надеюсь ) С любовью.

                                           Ю. Абдашев 

                                            11 октября 1989 

—                       

 Иван Зубенко – «Тополя в соломе». «Молодая Гвардия» 1968 

Тираж 100000 Леониду Михайловичу Пасенюку. Помню совместные литературные споры под Вашей крышей. 

                                            Ив. Зубенко  1 .10.68

=====================================                            

Сергей Хохлов – Неизбывный свет (стихи. Издательский дом «Краснодарские известия», 1994.Тираж 35000

Замечательному человеку и поэту  Николаю Краснову с пожеланием крепости духа и тела. С. Хохлов, 24.05.94 .

—  

Иван Зубенко – Начинаю жить. «Советский писатель», Москва,1972.Тираж 30000 

 (надпись )

—              

 Юрий Абдашев – «Тройной заслон» (повесть ).Издательский дом «Краснодарские известия», 1994. Тираж 35000 

 Коле Краснову на добрую память об авторе и нашей общей (по сути  юности. 5 сентября 1994 .

Л. Пасенюк –Котлубань, 42-й (военная проза). Майкоп, 2000.Тираж 700.

Коле Краснову – фронтовику  настоящему от фронтовика соглядатая (шучу) с добрыми  чувствами Л. Пасенюк. 20.12. 2000

==============================================  

«Мы чувствуем пульс пяти миллионов кубанцев»                   

Любопытно было бы почитать  дарственные надписи других писателей, самых идеологически матерых, основателей, как они считали, кубанской организации, но на каких полках, в каких подвалах, а может, как архив Ивана Зубенко, в каком мусорнике  покоятся они?

СГОВОР

Прочитал грустную заметку  А.В.С. в «Кубанских новостях» от 2 февраля с.г. Она навеяна поездкой писателя  на родную Тамбовщину. Там, как и везде, «мерзость запустения».  В автобусе подобрал он «обрывок старой газеты, прочитал стих». Называется стих «Песня о Родине». Простенькое усталое стихотворение какого-то фронтовика. Если бы мой отец не погиб, дожил бы до глубокой старости, побывал бы в своей деревне Елизаветино под Бутурлиновкой, то наверное почувствовал бы то же самое: воевал за СССР, а какие-то  вчера ещё «безгранично преданные родной коммунистической партии и Советскому государству» функционеры отняли у фронтовиков и страну, и тихую жизнь, и право на патриотизм. Всё понятно.

Непонятно мне только, А.В., одно. Почему вы за грустью так далеко поехали? Все мы мастера плакать по потерянному СССР и по России «вообще», призывать к наказанию кого-то  «вообще». А может, пора уже указывать фамилии и факты преступлений не одних кремлевских светил, а тех, кто живёт рядом? Они так же захватывают народные углы и, значит, Россию. Не это ли фронтовая борьба вместо лирического вздоха? 

 Вы, фронтовики, освободили родную землю от полчищ немецко-фашистских захватчиков, а  нынче безропотно отдали Дом творческих союзов в центре Краснодара какой-то наглой фирме «Кларисса». Мы, младшие, ещё помним, какими удалыми были вы под жестким крылом партии, постановлений Пленумов, «мнения краевого комитета», как клеймили вы на всех перекрестках и в помещениях «литературного власовца» Солженицына иполицаев всех мастей и с какой гордой ответственностью нарядно шли в праздничные дни к трибуне высокого начальства: «С праздничком, Иван Павлович!» А тут затихли в домашних окопах перед валютным дулом «новых русских», которые подрыли сговором ваш творческий Дом и завтра, может, прямо на день 50-летия Победы уедут бражничать на Канарские острова или в Швейцарию! Молчите. Все фронтовики нашего Союза писателей молчат. А у композиторов молчит великий шутник, народный артист Г.Ф.П. Отчего так? Не нужно крепкого здоровья, кучи авторучек, чтобы сесть и так же лирично, но мужественно написать властям: « Да какое вы имеете право чествовать на презентациях и юбилеях культуру, если ваши ближайшие холуи запродали нас воротилам бизнеса? Вы всю многослойную русскую культуру перевели  в одно слово: эстрада! Вы будете рассылать нам к 9 мая  открытки.

А в газете прославлять нас как героев войны. Прежде, чем делать это, затребуйте в своей бухгалтерии годовую смету на культуру и спросите подчинённых: «А разве в с я культура – это шоу-концерты? Разве творческие союзы не фундаментальная основа культуры? Разве русская культура существовала без писателей? Вы оплачиваете феерические представления  и не можете заплатить за освещение писательских помещений?»

Молчат фронтовики -писатели. Все. Даже накануне 50-летия Победы.

Вам всё равно? Фирма «Кларисса» отобрала уже у писателей ключи от входных дверей, припаяла вывеску свою: «Финансы. Кредит. Благоустройство», и вам всё равно?

Ответственный секретарь СП не собрал коллектив, беспечно заявил: «Не хотелось, правда, терять гостиную…» Сказал как о каком-то пустяке. Гостиная, конференц-зал, подвальное помещение запросто, без ведома  в с е г о  коллектива, отдал поэт-начальник, вчера ещё замыкавший писательскую колонну. Вам это приятно? Или вы думаете, что там, куда выселят со временем Союз писателей, не придется платить за аренду, за свет и воду? Мы, писатели, потерпели сокрушительное поражение. Уж куда нам защищать народ, быть «совестью народа! У нас нет обыкновенного профессионального достоинства. Потерпеть поражение в борьбе – куда ни шло. Но мы и не пытались бороться. Союз писателей померк? Тогда не надо просить у власти денег на личные юбилеи и новые книги и ударять себя в грудь « я писатель!» История с Домом творческих союзов как раз и покажет, кто п и с а т е  л ь, а кто всего на всего внедренный партийным временем и круговой порукой член Союза .

1994 год.

                                РАСКОЛ 

Нигде не встречал я в творческом мире таких самозабвенно гордых и «всё  понимающих интеллигентов» как на Кубани. И нигде, наверное, нет среди интеллигенции такого же высокотупого равнодушия к русским достоинствам и бедам. Отчего это? Неужели от близости Турции? Или солёной морской водой смыло родные чувства? Некоторые говорили: «мы выше этого, мы не шовинисты…» Кое-кому соседи или служба, что ли, мешают  б ы т ь   р у с с к и м, хвалить Николая Рубцова и Василия Белова. А уж любовно произнести на своей земле слово «Россия» ─ вообще нонсенс! Да, «нонсенс», это же… лучшее слово. эт-то… ку-ль-ту-ра…

С такими интеллигентами в Союзе писателей надо было спорить, причём они ухмылялись, считали тебя колхозником, не тонким, доморощенны. Всё, что не по-русски, ─  гениально. 

Так же высокомерн, чуть ли не по-барски, выставлялись они со своим мнением на разгромные события после ельцинского переворота. 

«Сейчас, ─ писал один «интеллигентнейший человек», ─ на Гайдара пытаются навешать всех собак: он и экономику развалил, и богатства растранжирил. А ведь народное достояние мы благополучно профукали при Леониде Ильиче, разменяли на нефтедоллары, а плановая экономика затрещала, когда Егор Тимурович был ещё просто Егором и в коротких штанишках бегал…

…До сих пор верх у нас брали те, кто речистее и нахрапистее, у кого глотка лужёная. А мне хочется в общество умных и порядочных людей. И, наверное, есть смысл в такой партии, которая могла бы представить мои интересы, и в лидерах, чьи обещания не несут скрытой угрозы для близких мне людей… Вот, наверное, почему сейчас трудно писателю стоять в стороне от политики, если политика в наше время это и есть жизнь. А в трезвый ум Егора Тимуровича я верю»…

С гордым видом «плеяда благороднейших писателей» забрала из сейфов «личные дела» и переложила их в новый шкаф передового «евтушенковского» Союза писателей, отделились в другое помещение и стали на всех углах драть горло за свободу и революционные преобразования. А другие  остались в старой хат.

Раскол выявил не свободолюбцев и каких-то там рабов, а предателей, пошедших за такими же предателями в Москве, и все последующие годы только усиливали  вину этих «передовиков», обнажали их как сообщников гнусного покушения на русскую историю и все русское, домотканое. Раскол таился с давних пор, но наружу не выплескивался так откровенно, как в перестройку и позже. Два стана, два лагеря шли на отчетно-выборные собрания и редсоветы в издательстве со своим «войском». Всё было так ясно вёем. Во время войны на Ближнем Востоке одни переживали за Египет, другие (тайно) за Израиль. Одни радовались  вводу советских войск в Чехословакию открыто, другие были (опять же тайно) против. Всё это за двадцать лет довольно хорошо описано разными людьми, на Кубани мемуаров не будет, в камышах народец поосторожней и похитрей, да и местная история как-то потонула в событиях общероссийских.

Итак, мы, заклейменные «антисемитами», закрылись в своей старой хате, в так называемом «бондаревском» Союзе. Мы тем самым остались в своей несчастной России, ещё раз за одно столетие убитой, искореженной и кое-кем преданной, решили никуда из этой хаты не переходить, под её протекающей крышей, за потускневшими окнами проживать до конца. А у кого в душе двойное гражданство, кто Россию-матушку вслед за москвичем обзывает «сукой», кому Бродский дороже Пушкина  и кто помогал свергать «ненавистную власть» после того, как уже все от неё отхватил и жаждет подкормиться с чужого стола, те пусть обживают обещанные златые углы и дворцы и мотаются по заграницам. Ведь так оно и получилось. У меня среди «ненужных листочков» задержался один с записью моих тогдашних треволнений. «Ещё недавно погреться и перекусить в нашей хате (у ныне «ненавистного бондаревского» очага) желали все: выпрашивали рекомендации, цеплялись за выборные должности, двое из перебежчиков «по блату» устраивались в высшие органы СП РСФСР, соглашались на всё, что внедрял Крайком партии (и некоторые имели «друзей» на самом верху). Стихотворец, десятилетиями наскребавший в свой литераторский ковшик химические строчки, так и не доказавший своей причастности к избранным, с изгибом служил будущим сторонникам ГКЧП в исполкоме и каким-то революционным  образом переключился на сторону демократии. Писатель, сочинявший роман о подпольщиках Екатеринодара, вдруг навалил большую кучу на пьедестал западной свободы. Нельзя верить писателю, который с помощью партийных секретарей таскал к себе новые марки «Волги», славил революционеров Кубани и в угоду этим революционерам обзывал государя Александра III-го «дураком», а его сына-наследника «Николашей», а потом вдруг побежал на тот берег, где его «родного Ильича» считают жуликом и бандитом. Хорошенькие ребята подобрались! И опять… «в ногу с временем». Им, видимо, пообещали кое-что: помещение, издательство, приём в писатели без книги, по рукописи, Возможность разбогатеть. Но одно негласное условие: не быть антисемитом. Ничего удивительного: вся союзная пресса из мрачнейших бед и коварств, которые свалились на Россию, выделяет и непрерывно жуёт и жуёт самую неистребимую, уже чернобыльской якобы пылью надвигающуюся беду: антисемитизм! Оказывается, в трамваях, на работе, в магазинах, на дискотеке, везде, везде люди стрекочут не о хлебе насущном, а об угрозе… антисемитизма. Русскому народу грозит небывалое бедствие, над ним надругались, наших красивых девочек продают за границу, молодежная газета низвергает Шолохова, всё русское унижается, церкви не отдают дом для православного обучения, но… но это во внимание не принимается. Всё перевернуто.

Водорозделом в организации стала не банальная перестроечная грызня, а более глубокое, не вчера  и не позавчера возникшее:  отношение к  и с т о р и ч е с к о й  России. Для либеральной писательской публики Россия – страна рабов, «монглов», народовольцев – террористов, «бухарчиков», «дурака Александра III-го и Николаши», для нас – земля святых угодников Божиих, великих князей, героев войн, полководцев, Государей Николая I-го, Александра III-го и Николая II-го, Столыпина… Каждый выбрал себе с кем он» 

И т.д.

ПРОПАЖА ОБЩЕСТВЕННОГО ИМУЩЕСТВА 

«В многообещающие перестроечные годы местные власти решили подарить творческой интеллигенции Дом творчества. Нашли особняк, выделили немалые деньги. Поскольку здание надо было передавать кому-то на баланс, то какая-то организация должна была взять его на содержание, беречь, ремонтировать, поддерживать порядок; решили: двум небогатым Союзам (писателям и композиторам), здесь расположившимся, дать в нагрузку денежное Общество книголюбов. Писатели обживали второй этаж, композиторы ─ законные квадратные метры первого, а книголюбы отхватили себе другие апартаменты …Имущественная трагедия началась после падения власти в стране и с началом приватизации. Непонятно как Дом творческих союзов попал в руки «Кубанской недвижимости». Творцов стали выселять. Похоже, их владение продало  в сговоре с писательским начальством общество книголюбов...»

                       ( «Краснодарские известия», 1995г .8 апреля )

« Читатели просят нас продолжить тему. Их интересует, почему так равнодушно отнеслись к судьбе своего дома  кубанские писатели. Почему власти позволили откровенный беспредел и до сих пор делают вид, ─  что ничего не случилось? 

…………………………                                                                  

Снявши голову, по волосам не плачут. Союза писателей де факто нет, он существует лишь юридически. Какой Союз писателей, если книги не издаются и не будут издаваться?! Писательская профессия ликвидирована наряжу с профессией партработника.

Вот   почему к судьбе Дома творчества я отношусь индифферентно. Страсти кипят надуманные, их инициаторы ставят ясную цель… Писатели  когда-то надоели буржуям, и они на нас выместили зло. Раньше в Союзе писателей была возня из-за того, что делили шкуру неубитого медведя. И жирного медведя! Знали: где-то он бродит. А теперь его нет, он нигде не бродит, а шкуру  всё делят.

Здание надо содержать, у нас нет средств на оплату электроэнергии, телефонов. Кто спросил, как мы перебиваемся здесь зимой без отопления? Нас содержали как клопов, потому что мы не были включены ни в городской, ни в краевой бюджеты. И мы согласились на те условия, которые нам предложила коммерческая структура: от бедности, безысходности. Все согласились, а теперь вдруг закипели страсти. Всё от лукавого. 

                                                                                                Анатолий Знаменский

НЕНУЖНЫЕ ЛИСТОЧКИ

 Мне не удастся присутствовать на отчётно-выборном собрании в связи с отъездом в Кисловодск. Взамен выступления я написал несколько строк; будет желание – кто-нибудь прочёт.

ВРЕМЯ не только унизило нас, но и разоблачило. Теперь каждый член СП волен ссылаться на «упадок культуры» и разорение издательств, на гибель всего на свете. Ссылаться может каждый, но не каждый заслужил право обижаться и ныть: меня не печатают, я выброшен на свалку. ВРЕМЯ кое с кем из нас обошлось совершенно справедливо: кое-кто н и ч е г о  не пишет, другой пишет ерунду и позорится в редакциях ими перед читателем, печатается «заодно с кем-то», то есть потому, что издатели пожалели  в с е х, а он притёрся сбоку. И если такие писатели начнут на собрании играть главную роль, жаловаться на плохую поддержку власти и вымогать себе льготы, всем командовать, то надо тотчас во всеуслышание признать, что существование т а к о г о  Союза писателей бессмысленно. Писатели помоложе нас должны подумать в минуты выборов. Сберегать честь писателя или выставляться в организации позорной – что лучше? Прежде чем глушить голоса сохранившихся мастеров, проявлять тайные амбиции, член Союза должен  спросить себя: а что я за это время написал? могу ли я без помощи оставшихся крайкомовских знакомств и скрытых номенклатурных банков напечататься? не выпал ли я из литературной люльки самым натуральным образом? Ибо замечательные советские привилегии ─ драть горло только потому, что «я член Союза», исчезли. Теперь, как никогда, придётся доказывать за стенами собрания, что ты  п и с а т е л ь, а не пишущая попрошайка. Оттого, какой курс мы возьмём, на что настроим каждого, зависеть будет и погода в самом Союзе писателей, и программа спасения и дополнительная, последняя, может быть, прилежность в работе наедине. Мне не нравится, что разговоры о спасении С, о литературе слышим накануне собрания менее, чем о власти. Некоторые писатели-пенсионеры надеются на «кучу малу» и…опять на привилегии своей нелитературной значимости. Слишком долгое и тесное общение в одном здании повлияло на подлинное измерение творческого потенциала. Постепенно из бытия нашего Союза писателей вытекла сама мысль о литературе. Без партии, без её руководства распределением мы в одно мгновение превратились в пыль. И кто так не считает, кто себя числит писателем, должен не полагаться на игру внутри СП, а  д о к а з ы в а т ь всему миру, что он действительно писатель. Мне тоже надо доказывать, что я был писателем тридцать лет неслучайно. В организации у нс отношения уже не литературные. Серьёзной творческой политики у нас нет, Произошло понижение не только литературного процесса, но и понимания смысла литературы. Вместе с великой печалью (ах, в какую пропасть столкнули демократы страну и культуру) пора бы???

Завестись в нашей душе и чувству стыда за самих себя, за свою полную беспомощность во всём. Иначе зачем тогда говорить во всех администрациях и редакциях, что мы писатели. Нас нигде не слышно. Из 37-ми членов СП 30 как будто выбыли в другие земли. Они не существуют. Их нет не только на страницах печати, но и в общественной жизни. Почти все сникли, попрятались в безопасные погреба. Всё время на виду три, четыре человека. А кроме того: писатели, задержавшиеся после раскола в «строй хате» ради борьбы за традиционную литературу могут ли быть такими квёлыми, никудышными в поведении, бегать по редакциям газет и журналов со своими опусами и не замечать за собой, что рады продаться даже «вражеской» газетенке, где подыгрывают всякому злу: распаду, русофобии, отъявленным радикалам, ненависти к России? Лишь бы напечататься! Так зачем же мы вместе!? Надо тогда снюхаться с нашими раскольниками (что на левой стороне, рядом с нами), которые радовались расстрелу парламента и ночному воззванию Гайдара). И что это за старая патриотическая хата, где единомышленники испытывают друг к другу недоверие и вражду? Какой смысл  числиться вместе? Вытекла, повторяю, литература из наших душ. Литературный быт ─ это особый мир. Здесь свои законы  А нам их устанавливают уже чужие типы. Сами мы виноваты. Весь опыт свой отнесли кооператорам в магазин. Если эта тенденция продолжится, то наступит окончательная гибель СП. Некоторые члены Союза готовы, правда, спасать организацию. Но как раз для тех, кто ничего не пишет или нигде не пропускается в печать. В таком случае организация постепенно превратится в самодеятельное объединение при Доме офицеров или заводе Седина. Нас ждёт катастрофа.

 8 февраля  1994 года 

—         

 В Доме творческих союзов, где находится и писательская организация, почти всю зиму холодно.

Отключили отопление! Надо платить, а денег ни у Союза писателей, ни у композиторов, ни у общества книголюбов нет. 

Город нас бросил. Департамент культуры пляшет на концертах, встречает шустрых хохмачей-эстрадников, помогает торгующим автомобилями и тряпками театрам. Разве Союз писателей не общественная организация? Разве он ниже Союза театральщиков? Безалаберное разбрасывание средств почти на одни только сценические подмостки, на все эти шоу и праздничные хит-парады, на режиссуру (вдумаемся)… концертов в дни святых праздников Пасхи, Троицы, Георгия Победоносца – что это такое, господа?! С каких это пор для православного люда устраивают на Пасху эстрадное пиршество? Народ с а м умеет почитать святые мгновения христианства. Под видом почтения православия подкормили просто ─ напросто местных артистов.

Пишу в Союзе писателей. Холодно! Некоторые кабинеты закрыты.

А как вы,  господа, переносите холод в своём Департаменте, в администрациях? Ведь вы только кормитесь культурой, а мы её, худо-бедно, создаём. Не испытываете перед нами некоторую неловкость? 

Хоры, эстрада,  шоу, «казак из Лос-Анджелеса «Миша Шуфутинский, Аллочка Пугачева, её молодой конь Филипп Киркоров, затем Ефим Шифрин, Ян Арлазоров, Гена Хазанов и проч. ─ Боже. какой «русский цвет»!

И в с е молчат.

Все смирились с тем, что Россию взяли американцы и проамериканцы?

Но будете отвечат, господа. Придёт время.

1994 год 

—                                                                 

─ Что происходит в Союзе писателей?

─ Новый раскол. Пострашнее прежнего – когда одни ушли в евтушенковский «Апрель», а большинство осталось, как мы говорили, в «старой хате». По-моему мнению, Союза писателей в Краснодаре больше нет. Помещения, машина, телефон, печати и бланки, бюджетная зарплата – вот и всё. А борьба за власть разгорелась сильнее. 

─ А зачем она, эта власть?  

─ А спросите того, кто за неё держится или к ней рвётся, ─  зачем она ему? Почему писателю не хочется в домашней тишине дописать в старости ту жизнь, от которой он скрывался…? Жизнь в Союзе писателей полностью  совпадает с общей жизнью. Распад. Хищники вылезли наверх. Кого при советской власти не подпускали к порогу Союза писателей, тот  теперь «дорвался до бесплатного». Литературное бытие убито не самой демократией (даже), а графоманами. Графоману и  не снилось, что для его широкого кармана наступят такие золотые времена. Могли ли они думать, что им достанется такая лафа.  Кругом распад, гибель, перевёртывание судеб, а у них руки чешутся издаваться! Особо настырные кадры «писателей»  подарила бывшая партийная номенклатура, проигравшая и партию, и страну и уцепившаяся за… власть любую, хоть какую-нибудь.

 ─ Почему вы вышли из состава Бюро?

 ─ Что делать там, где крикливый русский патриотизм превратили в… захват имущества, бумаги, в полную безыдейность… Кормиться, кормиться, кормиться –вся идея. Вот близится 10-я годовщина смерти выдающегося критика Ю.И. Селезнева. Он родился и вырос в Краснодаре. Вспомнят его в нашей писательской организации? Нет конечно. А 95-летие  Г.А. Федосеева. Его книги «Злой дух Ямбуя», «Смерть меня подождет» и другие переведены в Америке, Канаде, во Франции, печатались в  Москве, Хабаровске, Новосибирске, но не в Краснодаре. Вспомнят его? Что вы. Всякие могут быть отношения в писательской среде, но если  н е   п о м н я т  своих значительных коллег, то что это за организация?! У нас в России один классик всего: Л.М. Леонов. Вы думаете, мы его поздравили? Ничего подобного. Союз писателей в Москве разослал по провинциальным писательским отделениям неизвестный роман Л. Леонова «Пирамида». Книга валялась на столе ответственного секретаря, и никто к ней не прикоснулся, слова не сказал, в газете не оповестил. Тяжело. Какая-то трясина. Болото.                          

------------------------------------------------------------------------------

…И вот он всю свою писательскую жизнь провёл так: до обеда писал, потом уходил в контору поговорить, перемыть косточки событиям и недругам, возвращался домой, включал телевизор, изучал газеты, по телефону перебрехивался о том, кто кому, кто что сказал мешает, какой ветер дует из отдела пропаганды Крайкома КПСС. Иногда выезжал на заработки в село, стоял перед народом на сцене и что-то  лопотал о героях своих произведений (про руки доярок, «липкий пот  комбайнеров». Книги он покупал и читал, чтобы сравнить как и о чём пишут современники вдали и как он. К старости молча стоял возле товарищей по цеху, говоривших о В. Розанове, К. Леонтьеве, Н. Данилевском, 

Н. Страхове,  М. Меньшикове. Он книг русских гениев не пробовал ни разу. А про И. Аксакова, Ю. Самарина, А. Хомякова никогда не слыхал. Все они были как-то не очень нужны ему «для проведения в жизнь идеи воспитания нового поколения», что постоянно требовали сверху. «Напряженно трудясь» и выдумывая «образы», он подыгрывал тем, от кого зависело хорошее питание на кухне, и это была не власть даже, совсем нет, это были люди, крутившие своё благополучие с помощью группового страхования, колдовства заговора против других, теснившихся в коллективе. Большинство  не признавало  русских царей и …Державу до 17 года. Поразительно было  историческое невежество их…

… А началась гибель писательской организации с тех времён, когда в угоду идеологии и традиции механического исполнения обязанностей  награждали самых бездарных писателей «на местах» за…. «за развитие советской литературы». 

 ( письмо П.К. Игнатова в СП) Найти.    ???????????                                                    

В тот год, когда произошёл раскол в писательском Союзе, когда все «бондаревцы» в Москве и по окраинам стали поперёк горла ельцинским захватчикам, могло ли мне присниться, что спустя несколько лет пролезут в наш патриотический Союз в Краснодаре жалкие писаки и устроят сговор, вытеснят писателей с именем, станут отбирать у государства большие деньги на свои толстые бездарные «творения». Жить тридцать с лишним лет в писательской организации и вдруг стать изгоем, матерно проклинаемым в тех стенах, где повисло столько воспоминаний. Какие-то босяки, хамы, неучи захватили недра организации, и власть, объявившая себя русской патриотической партией, породнилась с ними. Батько Кондрат так увлекся мировой проблемой сионизма, что не заметил, как квакают лупастые лягушки в родном кубанском болоте.

( 1998 г.)                                                             

ЭТО ИСТОРИЯ НАШЕЙ ЖИЗНИ 

В смутное время отмечает Краснодарская писательская организация  своё 50-летие. Нет нужды тратиться на объяснение того, что случилось в нашей державе … «Мир раскололся, ─ говорил когда-то великий немецкий поэт, ─ и трещина прошла через моё сердце». Но не всех в нашем обществе (и в писательской среде тоже  убила горем. Писательский мир разбит на куски, и нашлись такие оборотни, которые со старомодной пропагандистской активностью старались отменить дату рождения краснодарской писательской организации. Некрасивое поведение! Этих писателей я причисляю к типам палочной дисциплины. Как только верховное «начальство ушло», побежали в западную сторону фальшивой свободы одни (в надежде на гамбургеры из фонда американца Сороса ); стали растаскивать, подобно некоторым станичникам, кирпичи родной бани; другие завиляли хвостом или укрылись в квартирах, полученных благодаря привилегиям Союза писателей; третьи ещё и детей отделили за этот же счёт особой государственной милости. В той, как мы называем, «старой хате» (бондаревской патриотической группе  не все, однако, замалевали идею чести и совести, многие не бросили свою «брестскую крепость», понимали: старая творческая организация даже на пепелище ─ символ верности русской литературе. Эти писатели  и настояли на скромном мероприятии в честь подоспевшего юбилея. Об этом нельзя ни сказать. Полного праздника не получится: свершилось в стране землетрясение, всё катится в разверстую пропасть. Но в час памяти о былом можно подумать хотя бы о том, кому передать ключи, то есть поддержать молодёжь. Да кое-кому обязательно надо бы и поплакать: без прежнего Союза писателей и «родной партии» некий преуспевающий мэтр стал никем. Как раз такие и обрадовались спонсорской графомании. 

Глубокие старики высокомерно забыли, как тащил их в гору Союз писателей «на заре туманной юности».

Ведь было же!

Где-то в станице (деревне), в маленьком городке, вдали от знаменитостей, какой-то молоденький робкий человек, презираемый семьёй и знакомыми, накропал несколько стишков, рассказиков, показал кому-то в областном (краевом) центре, где есть свои газеты, журнал, понравился, напечатался, был приглашён на семинар, подхвачен старшими (любящими чужой талант). Из небытия возникает вдруг новый писатель.

По-всякому бывало.

Нынешние гробокопатели Союза писателей как раз и тушили талант ногами – как окурок.

В провинции даровитым пробиться конечно же труднее: два-три номенклатурных любимчика тут же докладывали партийным сторожам наверх о «не совсем советском содержании» текстов молодого литератора, хотя в каком-нибудь рассказе или стихотворении зацеплялась в строке обыкновенная правдивая деталь. И только. Мой первый сборник в Краснодаре исполосовали  чернилами и выбросили из плана. Поэт, гулявший с утра до ночи в ресторане и превративший в воспоминаниях эту забегаловку «с жучками» под потолком… в царство духа и культуры, задержал моё приёмное «дело» на полгода. Борьба за кормушку у подобных мышек шла отчаянная.

Но были и другие писатели!

А какие после Анапы-то услышал я разговоры о литературе! Все были старше меня  я относился ко всем как к отцам. Это уж потом начались трения. Вообще подробная картина мучений талантливых мастеров в провинции, подлость и провокации бездарей, сугубо уполномоченных партией следить и доносить, никем с творческим и житейским смыслом не описана; многих погубленных юношей из кубаеской глубинки мы и не знаем. Иногда «убивали» сразу же, на семинаре, но чаще всего выматывали кишки годами, унижали тонко, пропивали их последние денежки и бесконечно лгали им: пробьём, напечатаем! Тогда больше всего ценились верные (на самом деле – фальшивые) слуги, их слово было первым и последним, и очень часто…тайным.

Но всё-таки Союз писателей добрую роль свою играл. Над ним, местным, как-никак стояла…Москва. Что ж теперь все холуи прежнего режима и разные незаконнорожденные дети Союза писателей ковыряют его шилом и отказывают ему в возрасте? 

И выдающиеся писатели, и просто хорошие изрядно потолкались в местных писательских организациях и тень на плетень не наводят. Как-то странно: кто шёл в Союз писателей  по наивности, как в храм, и заставал там «всё ту же жизнь» и те же проблемы, тот благодарен, а кто сквозь игольное ушко просовывал свою гнилую литературную нитку и сшивал ею свои графоманские  тетрадки себе на пользу, тот нынче морщится и открещивается от альма-матер.

Представим себе сказочное: в нашей стране всё (или почти всё) вернулось назад. У дверей Союза писателей в желании довольства и руководящих платных постов будут толпится нынешние сепаратисты, ликвидаторы – и опять «с передовыми взглядами». Они тотчас возопят: мы всегда были верны советскому Союзу писателей.

Союз писателей может в любой миг растаять как снег – согласен. Со старым довольствием покончено. Но пусть валит Союз писателей кто угодно, только не мы сами. Если Союз писателей привлекал наше внимание деньгами и только деньгами, то и цена нам грош. Когда радуются гибельному падению Союза писателей  графоманы и бывшие крайкомовские угодники, мы должны бытия рассматривать это как предательство литературной истории. Вот грянул час  жуткого вопроса: так кто же у нас был п и с а т е л е м? 

Расставаться с прошлым надо достойно.

Жизнь и творчество  пульсируют в каждое мгновение истории. Отзывчивый творец не может прозевать переливающуюся горной речкой книгу бытия.  И тут уж я оглядываюсь не только на писателей, но и на журналистов, критиков, литературоведов. Как ни воспользоваться творцу прекрасным поводом о долгой жизни культурной местной среды на судьбе т поворотах Союза писателей!? Это целый роман.

Кубань – это страна, чуть ли не поболее Франции. Что же тут было? Только одним подбором на просторных газетных листах можно показать извилистое копошение литературного быта. А статьи, рецензии, крошки произведений, высказываний в ту или иную эпоху, докладов, затем схватки и торжества, улюлюканье и вонючий фимиам, наконец встречи в разных кругах, юбилеи и частные письма умерших. Сама история проглянет через двери Союза писателей. Там, говорят, ничего не было, но студент прочёл рассказ Л. Пасенюка «Семь спичек» с такой легкостью. как и знаменитый рассказ москвича Ю. Казакова «Трали-вали». Жизнь была так  

Провинциальна и после войны ветхо-первобытна, что плохая пьеса «Белая акация» стала в театральных кулисах событием. Страна медленно оживала после боёв, с нею медленно поднималась литература. Неужели ни у кого нет вкуса и любви к своему дому и к улице Красной, по которой прошли не один раз мы все? Чего только не было. И в это смутное время в голой спокойной правде мы нуждаемся.

Правда расчищает дорогу. И как от хорошего романа когда-то какая-то задумчивая полезная минута повисла бы над нами. «Так проходит слава земная», ─  повторял мой герой Толстопят в романе о Екатеринодаре. Под немую мелодию этого римского и кинуть бы взор на прошлое. Может, потом и другие постарались вспоминать себя так же. От судьбы не уйдёшь, и от правды тоже. Все, повторяю, было: писал плотник в 1949 году стихи о Сталине, а в перестройку рифмами жаловался, как, дескать, замучила его советская власть; кляли на чём свет буржуев и помещиков, а нынче козыряем дворянством; переживал кто-то за Солженицына, но теперь его книги скучно брать в руки. Так любим ли мы жизнь во всех её проявлениях, господа «инженеры человеческих душ», обществом, ─  свидетельство какого-то страшного провала всей кубанской культуры. Самопрославление окончилось пшиканьем мыльного пузыря.

Газете «Литературная Кубань», схватившей миллионы от Законодательного собрания края, и заняться бы с весны плетением юбилейной корзины, а не отдавать листы на кормление гоп-компании, пропившей свои хилые способности и провертевшей правду в политических и житейских играх. Река Кубань берёт начало в кавказском предгорье и кончается в Азовском море. Газета «Литературная Кубань» тянется от источника у Сенного базара и обрывается у подъезда медуновского дома  на улице Чапаева. Так гоп-компания  укоротила ландшафт  культурно-исторического бытия. 

Мы можем не любить друг друга, но не любить истинную историю Кубани (во всех ее ипостасях) позорно.

                                                 «Кубанские новости», пятница 26 сентября 1997 года 

                               ЕХИДНЫЕ ШУТКИ 

 Наша писательская организация самая молодая.

 Самому старому члену Союза – всего 40; самому юному ─ 117. Пожалуй, нигде в мире нет больше такой молодой и очень работоспособной организации. Из 35 членов только 7 стариков, а 25 (в возрасте от 65  до 117 лет) не знают, что такое одышка или заворот кишок. Этим благом мы обязаны долголетней политике ленинской партии в области культуры и искусства. Но несмотря на достижения проблем, товарищи, хоть отбавляй. Одна из проблем – как сделать организацию  е щ ё  моложе и жизнерадостней и передать членам от 65 до 117 лет всю полноту власти в Союзе писателей, журнале «Кубань» и в издательстве. Работаем, товарищи, над этими принципами с утра до вечера, а иногда и до полночи. Соблюдать чистоту творческих рядов и лично нашего писателя – святая задача. 

А что нужно для чистоплотности? Слышу из дальних рядов идейную подсказку и соглашаюсь на двести процентов: для чистоты нужно мыло.

В связи с нехваткой этого продукта группа молодых писателей (от 65 до 117-ти )  строем вышла с петицией к Большому дому и громко заявила: «До тех пор, пока нам не выдадут по тяжёлому куску мыла, мы будем кучей ходить по улицам и компрометировать народную власть». Скажут: ну причём тут мыл? А в этом вся тайна творчества со времен эпохи Возрождения. Ошибаются те, кто полагает, будто мыло помещается на складе или в магазине. Определённые (и не малые) запасы мыла лежат пудами в…где бы вы думали? Да, да, в Союзе писателей. Вокруг куска мыла и строилась все годы наша справедливая борьба, и перестройка Горбачева её развернула ещё круче.

Сорокалетние старики захватили большую часть мыльных запасов, и молодёжь от 65-ти до 117-ти им такой подлости не простит. Только в чистоте можно писать. И Гомер, и Сервантес, и Боян, и Мордоворотенко знали, что без мыла пузырей в творчестве не бывает. 

За работу, товарищи!  У нас хорошая задумк: мы открываем журнал «Илиада», в котором намерены печатать исключительно молодых авторов (от 110 до 140 лет). Уже идёт запись, очередь выстраивается большая. В первых рядах писатели, хорошо питающиеся сметаной с Сенного рынка и парным молоком, которое будут привозить крестьянки из станицы Елизаветинской прямо в редакцию. Планы у нас грандиозные: творить, творить и творить. Натворил сколько можешь, и отдыхай. А пока идёт перестройка, всё упирается в мыло. «Судью на мыло-кричали мы в детстве, если наша любимая команда проигрывала. Мы же выдвигаем на обсуждение общества свой лозунг: «Мыло писателю!» И в этом нас поддержит мировая общественность.

Таких пустоватых, но дружеских шуток сочинил я немало, и они завалялись в  моих бумажных кучках, я их не зачитывал, потому что почти никогда не собиралось общее застолье, вражда мешала посиделкам, праздники и дни рождения отмечали врозь, по группировкам, и не возгоралось ни разу за все годы воображение писать к новому году  на картоне, прикрепленном к доске объявлений, остроумные шутки, сочинять стишки к дружеским шаржам, посмеиваться над речами, сочинять пародии и т.п. Удивительно, но так. Унылое, тупо направленное неприятие одного «лагеря» другим, подглядывание друг за другом, ревность создали мало-помалу притворное сообщество, которому не на чем было держаться.

1988 год 

  ---------------------------------------------------------------------------

 ПРОТОКОЛ Ленинского районного комитета КПСС

от 15 декабря 1993 года 

Возобновленный после ельцинского переворота райком партии приступает к выпуску собрания сочинений великого кубанского писателя ВОЛКОДАВА Густава  Мартыновича в 60-ти томах.

СОДЕРЖАНИЕ: 

 1-25 тома – романы, повести о зачатии любви, о её расцвете, о падении любви, очерки о несправедливости царского строя и палачах народа.

 26-31 тома – черновики предыдущих произведений.

 32-39 тома ─ МОИ ВРАГИ (размышления о нелюдях, мешавших продвижению к славе писателя)

 40-45 тома ─ Разговоры с Секретарями СП РСФСР о тех, кто мешает  вдохновенному труду, изданию книг и славе.

 46-49 тома – Разговоры с критиком Н.Ф. о том же.

 50-52 тома Записки в Крайком КПСС о том же.

 53-54 ─ Телефонные разговоры о своем творчестве.

 55-56 тома  Письма читателей о влиянии книг В. на бытовую и тайную жизнь.

 57-58 тома ─ Денежные переводы, пропуска к трибуне во время майских и октябрьских демонстраций, мандаты на съезды, копии квитанций гостиницы «Россия», письма о выдвижении на премию « Золотая лира».

 59- 60 тома – Мировая и сельская печать  о творчестве Волкодава  А.М.

 Возможен выход дополнительных 10 томов в телячьем переплете.

                                           Верно: секретарь Р. Исхудалова 

«ВЫСОКИЙ ДОЛГ ПИСАТЕЛЕЙ КУБАНИ»

«На Кубани трудится большой отряд литераторов… Уже одно то, что недавно создано отделение Союза писателей  РСФСР, говорит о значительном росте кубанской писательской организации…

… Целый ряд хороших произведений, показывающих высокие общественные качества советского народа, свидетельствуют о больших творческих возможностях писателей…

… Но эти возможности, как отмечалось недавно на открытом партийном собрании, не используются в полной мере. В произведениях  наших авторов ещё не находит яркого отражения самоотверженный  труд рабочего класса и крестьянства…

Все эти и другие недостатки явились следствием того, что партийная организация краевого отделения Союза писателей, которую возглавлял до недавнего времени В. Монастырёв, ослабила организаторскую и воспитательную работу в коллективе. Деятельность парторганизации в нынешнем году по сути не планировалась. Партийные собрания проводились нерегулярно. На их обсуждение редко выносились вопросы о повышении творческого мастерства  писателей, о воспитании у них чувства товарищества, взаимного уважения друг к другу. Партийная организация  примирилась с тем, что в коллективе писателей не была создана творческая атмосфера. Об этом говорили на собрании П.К. Игнатов, В.С. Подкопаев, Г.В. Соколов и другие.

… Отдельные литераторы сбиваются с правильных позиций в оценке явлений действительности, им не хватает умения видеть главное и решающее в нашей жизни, понимания перспектив развития советского общества по пути к коммунизму.

Эти недостатки отмечались на IУ пленуме Крайкома КПСС. Указывалось также, что секретарь краевого отделения краевого отделения Союза писателей т. Бакалдин и секретарь первичной парторганизации т. Монастырев  не сумели сплотить писателей на принципиальной основе. В результате этого  в писательской организации вместо принципиального обсуждения важнейших творческих вопросов нередко все дело сводилось к выражению личной неприязни друг к другу, к склокам и оскорблениям. Критика на пленуме крайкома партии должна была послужить серьезным сигналом для партийной организации краевого отделения Союза писателей.

… Большой и полезный разговор состоялся на этом отчётно-выборном  партийном собрании. Коммунисты-литераторы заявили о своей решимости отдать все силы, всё своё творческое умение делу служения народу. Руководствуясь решением ХХII съезда КПСС, Программой  партии, высказываниями тов. Н.С. Хрущева по вопросам литературы и искусства, повседневно совершенствуя свое мастерство, глубоко изучая жизнь народа, писатели Кубани несомненно добьются новых творческих успехов, порадуют своих земляков яркими, содержательными произведениями, воспевающими нашего замечательного современника – строителя коммунизма…» 

( 1962 год, «Советская Кубань» ) Х

«Это выражается и через восприятие красоты родной природы, и через отношение лирического героя к жизни и труду советских людей, их мыслям и чувствам. Поэту хочется влиться в трудовые колонны строителей коммунизма, сказать теплое слово о пропагандисте, рядовом партии коммунистов.  

Сурово звучит голос поэта,  когда он обращается к колонизаторам, продолжающим грабить и угнетать  народы Африки. Его лирический герой беспощаден к тем, кто « кровь окрашивал кровью», кто в лапы грёб всё, «покуда пуля попала в его покатый волчий лоб»…

… Хочется, чтобы бурное дыхание наших дней находило в дальнейшем полное и глубокое отражение  в поэтическом творчестве И. Вараввы, чтобы он всегда шёл вровень со временем, по горячим следам жизни». (1962 год )ХХ

х – таким «набором слов» славилась тогдашняя официальная критика. Нынче пишут и говорят так же пусто (В.Л.)

—                                                                                  

 «В целом же книга Ю. Абдашева «Покоя не ищем» написана увлекательно, читается с интересом, она говорит об умении автора увидеть в сегодняшнем  дне самое главное и ценное»  ххх

ххх ─ Так живописали тогда кандидаты филологических наук, особо близкие к краевому комитету партии. (В.Л.                                                                              

х ─ Под спудом этого идеологического долдонства скрывалась постоянная человеческая борьба. В тот год одна группа (тупо верноподданническая) победила другую. Вот и всё. Добились большего влияния на издательство, теснее обступили кормушку. Колесо покатилось дальше, другие  пришли к власти в СП на некоторое время, а слова о «служении народу» и «недостаточном отображении роли рабочего класса»  будут переливаться из одной статьи в другую, из одного доклада в следующий долгие годы. Нынче это можно бы не комментировать, но притворство в « служении народу» не исчезло, лживость, погубившая советскую идеологию, применяется на общественной ниве с прежней выучкой  людьми старой породы  (В.Л.)                    

----------------------------------------------------------------------------

                                    «НАД ЧЕМ ВЫ РАБОТАЕТЕ ?»

И.Ф. Варавва

─ В Краснодарском книжном издательстве  вышла в свет книга «Песнь любви», в которую вошли лирические стихи, кубанские народные песни. Продолжаю работу  над стихами, посвященными подвигу советского народа в Великой Отечественной войне.

Уже готова к печати книга «Песни Кубанских казаков». В неё вошло более тысячи поэтических народных произведений жителей нашего края. Большое место занимают в книге песни времён гражданской и Великой Отечественной войн.

А.Д. Знаменский 

─ Недавно закончил первую книгу романа «Золотое оружие республики». Роман, как уже известно из предыдущих  публикаций его частей в альманахе «Кубань» и в газетах, представляет собой широкое историко-революционное полотно о гражданской войне на Дону и Кубани, о подвигах революционных казачьих частей при разгроме войск Деникина, Краснова и последнего ставленника Антанты – Врангеля.

Особое место в романе уделено показу деятельности Казачьего отдела ВЦИК, руководимого Я.М. Свердловым и М.И. Калининым, по привлечению трудового казачества на сторону Советской власти.

На очереди – доработка второй части романа, Продолжаю писать также статьи по вопросам литературы, о собратьях по перу.

В.И. ЛИХОНОСОВ 

─  Близится к завершению моя многолетняя работа над историческим романом о Кубани. Меня интересовала судьба человека на фоне истории, на фоне самого Времени, которое нам отпускается единственный раз. Действие романа начинается в  1908 году, а прощаюсь я с последним героем в 1982-м.

Так что жанр моего романа, может, не совсем исторический. Можно сказать даже так: я беру в персоны кубанцев, которых застал в преклонном возрасте, и, чтобы показать их судьбы, надо было вернуться назад, во времена давно прошедшие.

По тематике роман ветвистый, многослойный, а коренная идея его в том, что без родной земли счастливой доли не бывает.

Мне никогда так не хотелось встретиться с читателями, как на сей раз. Изнурительнее работы, чем эта, у меня ещё не было. И я с радостью думаю, что отныне буду откликаться только на темы современности.

С.Н. ХОХЛОВ 

─ Многие годы я работал на стройках и заводах. Естественно, большая часть стихов была о тех днях, о людях, с которыми я трудился бок о бок. Это было время восстановления разрушенного войной хозяйства. По-своему героическое время. Часть материала не использовал в поэтических произведениях. Написал первую повесть о строителях, о судьбах людей тех лет, о становлении характера человека труда.

«После войны» ─ так называется повесть. Она будет опубликована  в ближайших номерах альманаха «Кубань». Но это только первая часть большого произведения, над которым продолжаю работать.

Сейчас готовлю большой сборник стихов. В него войдут произведения предыдущих лет и новые стихи .

                                      ( «Советская Кубань»,  25 февраля 1984 года )

Примечание.

 До ельцинского переворота и упразднения коммунистической партии, заботившейся о прославлении в искусстве «человека труда», оставалось всего…7 лет! Даже по простеньким интервью видно, что «родная партия» ещё держала в своих руках «цели и задачи» идеологии, а с нею и писателей…

-

МЁД НА ГУБАХ  и СМЕТАНА В ГОРШКЕ

… Боги  отверзали уста своим избранникам. Пророки упоминали об «огненном камне», а Гесиод рассказывал, как Музы учили его песням у подножия Геликона, где он пас отцовских овец. В нескольких эпиграммах мы читаем, как пчёлы (божественные мелиссы) приносят мёд на губы спящего Платона. В дальнейшем на смену этим образам пришли понятия Божией милости, врождённого дара, признания».

У меня в невыкинутой тетрадке записан, что я сижу на писательском собрании 22 мая 1972 года и читаю книгу Яна Парандовского «Алхимия слова», которую я только что купил на улице Красной. 

Так было со мною много раз: сижу на собрании в заднем ряду и под речи  старших товарищей по перу читаю свежий журнал или добытую в подвале магазина книгу. Ян Парандовский  зовёт в святилище муз, а какой-нибудь член Союза  на передний край « борьбы за претворение  коммунистических идеалов в звонкий стих».

«Осененные свыше становятся пророками и апостолами. Книги Ветхого завета принадлежат к высочайшим взлетам словесного искусства, но никому, однако, не придёт в голову, будто Исайя и Иеремия овладели своим мастерством путём обдумывания писательских приёмов, будто они выбрали себе форму выражения, предварительно тщательно взвесив, какое место в литературе эта форма сможет им обеспечить. Точно так же послания апостола Павла, проникновенные по своему стилю, ломающие традиции греческой литературы и отражающие упорную и яростную борьбу мысли с неподдающимся ей словом, ─  мысли, которая должна быть выражена во что бы то ни стало, пусть даже ценой нарушения азов грамматики. Вот именно это принуждение, столь мощное, что его иначе не объяснишь, как только наитием, осененностью, велением Божиим, ─ оно – то и есть истинный источник творчества, а само творчество – только отблеск великой души…»

И в сей миг я слышал взлетевшее к потолку восклицание  оратора, укорявшего кого-то безымянного, виноватого только в том, что он, такой-сякой, жил при царе Николае II-м …

 «И разве, товарищи, мог бы при том строе наш уважаемый Павел Кузьмич, круглый сирота, подпасок, получить образование и стать писателем? Отвечаю смело: не смог бы! Он стал писателем исключительно благодаря советской власти, исключительно благодаря идейной направленности всего общества, исключительно благодаря вниманию партии к таким  людям, имевшим зачатки творчества…»   

Писатели не умели говорить сочно, красиво, с «энергией заблуждения» (Толстой), не пытались поразмышлять, ничего замечательного друг от друга не ждали, более того – заранее знали, «какую чушь  будет нести» такой-то, а кто завалит присутствующих партийными цитатами;  некоторые то намеками, то прямо  укажут недругам на идейные и прочие промахи, постоянные обученные в преданности ораторы говорили не собранию, а кому-то бдительному, сторожащему принципы, который передаст «куда надо». Отсидев положенные полтора-два часа, все расходились. В разных блокнотах я записывал «кусочки речи», свои сердитые тайные замечания, иногда переписывался с наблюдательным и насмешливым З., и где-то блокноты мои покорно лежат, чего-то ждут, скрывают черты минувшего литературного бытия, уже не нужного даже литературоведам.

Необходимо, как говорится, принять во внимание и то, что обретались мы  в провинции, короста самодеятельной культуры тут покондовее, понятие творческих задач и достижений своё. Портреты классиков не смущали нисколько, соображения поляка Парандовского правильны, цитаты гениев в «Алхимии слова» учат и ободряют, но мы…как-никак то же писатели и у себя дома (вдали от  Москвы) царапаем как можем.  «Словом «писатель» в настоящее время сильно злоупотребляют», ─ считает Парандовский. А жёны думают иначе. Их мужья пишут и говорят не хуже классиков. Если муж два раза в неделю приносит горшок сметаны, никакой Парандовский не докажет жене, что её суженый не писатель.

«Его поэзия выросла в народном сарае».

«Он спорит с великими поэтами, порой опережает их».

«Он свободно владеет словом. Свободно! Это не просто». 

«Он пишет так, что людей узнаешь». 

«Он подает свои «Афоризмы» собственным языком и своими мудрыми мыслями. Хотя, я ещё раз повторяю, язык их не всегда гладок, зачастую коряв, тяжеловесен, что неприемлемо».

Вот такие писатели жили на Кубани с густой сметаной из станицы Елизаветинской.

─ Представим, ─ говорил мне как-то после собрания молодой З., что в Краснодаре поселились  и случайно присели с нами  вот на таком сборище Чехов, Бунин, Куприн, Ахматова… Или Толстой.

─ Ахматова на похожих собраниях сидела в Ленинграде…

─ И что бы тогда говорили наши  местные классики?

─ Один из них подольстил бы Толстому так; «Лев Николаевич пишет собственным языком и своими мудрыми мыслями».

─ Как злит этот сорняк на огороде!  Медленно расправляет листочки капуста, на волосяной ножке поднимается кукурузка, выбились из земли огурцы, борется за жизнь календула, а сорняк дует вовсю.  Вырвешь, успокоишься, а он опять.

─ Что делать. Мы живём здесь, и у нас о встречах с великими, чудными талантами воспоминаний не будет. Ничего, Иван Афанасьевич, ничего… У товарища Сталина не было других писателей, а у нас с тобой нет в городе другого писательского Союза. Стерпимся. Мы же стремились сюда, рады были фотографироваться на корочку членского билета, вот и будем жить. Если речи писателей раздражают, зловредны для души, то на утешение есть классики, они даже более живые, чем только что выступавшие… Вон Кузьма Филиппович идёт, его к Союзу не подпускают, почва его книг чужая, казачья, доморощенная, пережиток чего-то плесневело-народного и вообще… «не интеллигентный тип», к тому же любит рассказывать анекдоты о… жидах и одного из наших передовых литераторов называет Ицка Сруль, хотя у него фамилия русская, с окончанием на «ов»

В самом деле, за чертой узаконенного писательского сообщества были на Кубани… ну… какие-то потаённые письменники. Что это за фигуры? Это не какие-то там подрывные элементы, идеологически вредные штукари, не мстители за погубленное казачество (хотя и страдали душою), а горькие  хранители украинской скрыни, в которой покрыты расписными рушниками и платками родные бумаги, имена на корочках забытых книг, журналы и сборники преданий, песен, всего, словом, такого, что в перемолотом москалями обществе уже не было востребовано.

 ─ Куда идете, Кузьма Филиппович?  Потерзать сердце над воспоминаниями Ивана Приймы из Ахтанизовской? Их напечатают лишь когда запорожцы ещё раз высадятся в Тамани и сбросят в море вождя идеологии  товарища Кикило. Или к  народному целителю Мураховскому за маточкиным молочком? Да возьмёшь, Кузьма, столько, чтоб и нам досталось! Или к ещё одному преподобному хохлацкому писарю Обабко? Добрую, кажуть, книжку об истории станицы написал. А может,  идёте ворошить бумаги к Олексе Кирию  да под рюмочку читать слёзную главу Эварницкого из «Истории Запорожской сечи?» Признавайтесь, а то арестуем и поведем в «Рюмочную» и угостимся за ваш счёт.

 Эти непризнанные, скромно таившиеся в своем кругу литераторы в самом деле были близко, нежно народными, питали душу преданиями, чем не могли похвастаться отмеченные рецензиями и премиями члены Союза.

В другой раз так же ласково-весело  встретили мы у Дома книги  поэта Николая Краснова, вернувшегося с лесных угодий под станицей Калужской.

─ Разведка донесла, что Николай Степанович, поклонник Твардовского, что-то написал хорошее.

 А писал  он частенько во время прогулок, « в уме», и дома записывал начисто.

                         Когда-то  мы были с тобою в лесу,

                         Ломали калину – лесную красу .

                         И были мы сами огня горячей

                         От наших желаний и наших речей .

                         Как жарко пылали – таи не таи –

                         Пунцовые щёки и губы твои!

                         Теперь ты далеко, 

                          И слёзы я лью,

                         Никто эту грусть не развеет мою.

                          Пойду наломаю калины в лесу,

                          Красу зоревую домой принесу

                          И буду глядеть на неё и мечтать, 

                          Красу зоревую – тебя вспоминать. 

─ Спасибо. Они, эти маменькины сынки, не ценят, оттирают вас. Сами так писать не могут. Вы ведёте себя так скромно, что им кажется, будто вы вообще не поэт. И забываете, что это  вы так написали. Вот как вы пишете, послушайте, наш дорогой фронтовик, а потом мы пойдём в «Рюмочную»  и за это стихотворение опрокинем стопочку .

                         Мы были вместе: счастье –

                                                                        рядом с нами,

                          А горе, может, где-то за горами,

                          Но иногда, проснувшись в тишине, 

                           Я слышал, как рыдаешь ты во сне.

                          Когда ж расстались мы в разгар войны ,

                           Местами поменялись явь и сны:

                           На отдыхе случайном после боя 

                            Мне снилос, как мы счастливы с тобою.

                           Мы снова вместе: счастье –

                                                                            рядом с нами,

                            А горе, может, где-то за горами, 

                            Но иногда, проснувшись в тишине, 

                              Я слышу как рыдаешь ты во сне .

К приезжему из других земель кубанские писатели привыкали с трудом. Они скучковались  в две группы и новичков вербовали в свои ряды сходу или потихоньку, но «старая гвардия», стоявшая у истоков Союза, держалась вместе, особым ядром, проталкивая книги друг друга в издательстве, а новичков использовала при голосовании на выборах в Бюро,  помогая за это чуть-чуть. Того же поэта или прозаика, который «болтался сам с собой», недолюбливали, в Бюро не предлагали и в издательские планы вписывали пореже. Поэт Н. Краснов слыл посему в организации странным, почти никчемным, в борьбу кланов не встревал и любил при встречах поговорить о новых повестях и романах известных прозаиков, напечатанных в Москве. Да и вкусы у него были… какие-то деревенские, простонародные, и любимцами его в литературе были не А. Вознесенский с Е. Евтушенко, а  А. Твардовский, Н. Рубцов и А. Фатьянов, не Ю. Трифонов, В. Аксенов, В. Катаев, а В. Овечкин, В. Шукшин, В. Белов, В. Распутин, не Ф. Кафка, Д. Джойс, а Ф. Фитцджеральд, Э. Колдуэлл… Всё было распределено в нашем местном литературном быту жестко  и неумолимо, разделено не только вкусами, но  и национальными привязанностями (скажи мне, какого поэта любишь, и я определю из какого ты роду-племени).

В губернаторской «Кубанской библиотеке» отдельного тома со стихами и прозой фронтовика Н. Краснова не найдёшь, и в половине тома его нет; зато тем, кто похуже его, досталось жирное местечко..

У нас на Кубани слишком побаивались ж и в о г о  сл о в а. В Москве напечатают, а здесь? – ещё вопрос. Но Кубань часть страны. Идейные требования в Москве ничуть не ниже кубанских. Так кого же мы боимся? Мы теперь надеемся, что писателям будет дан на страницах ежемесячника достаточный простор для живых строк. Иначе все там будет по валу хорошо, но читать будет нечего. Я не призываю к черному критическому материалу. Как это кому ни покажется странным, я не люблю критических произведений и давно не читаю их. Я люблю произведения живые, жизненные, пусть временами суровые, но воодушевляющие. Не переношу книг тенденциозных, книг, замешанных на мрачной подозрительности, но восклицаю: дайте же простор живой душе!

Коротко об отношении к писателям на Кубани. Простите, товарищи, но у нас есть обиды. И мы, и творческая интеллигенция изрядно забыты. Такое ощущение, что мы существуем здесь только для мероприятий. Я не покушаюсь критиковать. Поймите ещё раз: я говорю об обиде. О футбольной команде «Кубань» у нас заботятся усерднее. А как переживают, когда она вылетает из так называемой пульки.  А когда мы вылетаем из пульки, из высшей лиги, кто за нас переживает? Жил у нас в Сочи писатель, герой Советского Союза Б. Тихомолов. Уехал от обиды в Ташкент. Его устройством занимались помощники 1-го Секретаря ЦК Узбекистана тов. Рашидова. Недавно Тихомолов прислал в наш Союз писателей свою книгу. Переиздали в Ташкенте к 70-летию. Он счастлив. Он вообще в восторге оттого, как в Узбекистане относятся к писателям. Я подумал: никогда бы не выпустили такую, хорошо оформленную книгу  Тихомолова на Кубани. Так жить нельзя.

О литературной смене.

Организация пенсионная, а смены нет. Как-нибудь в застолье я прочитаю написанную мною едкую шутку  о молодости и старости в рядах писателей. Смены нет. В чём причина? 

Первая, объективная и не всегда понятная: почему-то на Кубани у молодёжи нет большой охоты заниматься литературой. Очень долго ползет к нам смена. Причём – обращаю внимание! ─ нет смены коренной, кубанской, которая бы, впитав соки своей земли, затронула у кубанцев своим словом какие-то родственные струны, как это бывало в других русских землях. Отсутствие в местном искусстве кубанского народного колорита (я не имею ввиду малоросийское наречие)  меня всегда удивляло. Южное, кубанское, народное заметно, пожалуй, только у Ивана Зубенко и Ивана Бойко. И я часто думаю: где же  тот мальчик, где же тот сын кубанский, который к краю своему ласкался бы так же нежно и, может, горестно, как Белов к Вологодчине и Ф. Абрамов к Пинежью ?

 Н е  м о ж е т  б ы т ь  полноводного искусства там, где родное прошлое предавалось глухому забвению и… даже проклятию. Самый наисовременнейший художник питается соками народных традиций, преданий, истории. О чём бы он ни писал, что бы ни играл, что ни рисовал  ─  в нём эхом живёт вековая душа народа, вековые особенности родных мест. Как же может родиться  славный  кубанский мальчик в искусстве, когда профессора истории и некоторые ответственные товарищи возводят свои кандидатские и докторские степени на проклятии прошлого, на вульгарной социологии, на демагогическом подшивании великих цитат к своему собственному бездарному тексту, а тем, кто понимает, что до него жил и строил тысячелетнюю историю целый народ, бросают намеренные обвинения в п а т р и а р х а л ь щ и н е ?! Уничтожать у себя дома живую душу любви – значит помогать врагу за океаном. Враг ступает своей твёрдой ногой туда, где уже что-то разложилось. Но разве можем мы допустить, чтобы разложился наш патриотизм? Историку-то  впору бы знать, что у патриотизма глубокие исторические корни. Карьеризм затмевает общее благо. Некоторые историки пекутся лишь о процветании своего убожества и ради большого оклада засоряют родники народного прошлого. Хочется сказать им: читайте же выступления ученых, академиков, писателей в «Правде», в « Советской России», в «Советской культуре» и повернитесь наконец лицом к заслугам своего края во ВРЕМЕНИ. Помогите восстановить разрушенный памятник коммунарам в Тимошевском районе (стоит памятник, в него последние коммунары вложили обращение к потомкам; через год мальчишки пробили дыру, кто-то написал «это Эдик», и так с пробитой дырой и с надписями этот памятник и красуется, ─  у меня есть снимок); уберите затащенный к дороге надгробный памятник  поручику Холявке, погибшему в 1914 году на войне;  напишите полновесную «Историю Кубани»; помогите наказать осквернителей многих памятников культуры и старины; вспомните в ярких трудах, а не в дохлой сухомятке героев гражданской войны, колхозных лет, военных лет, послевоенных. В искусстве всё влияет. И как же, повторю, на этом фоне Иванов, не помнящих родства, мог возникнуть прекрасный мальчик – творец, кубанец? На вытоптанной траве он появиться не мог, а если чуть всходил зеленой травкой, то спешно удирал в Москву, боясь стать затоптанным. Это тяжкая правда, но если на нее закрыть глаза, тогда не нужно утверждать, что мы горячо одобряем реалистические призывы Пленума ЦК. И опять приходится вернуться к тезису Пленума: нужны сознательность и трезвая  оценка прежде всего с в о е й  работы.  И тут вторая  причина, почему нет смены.

Мы растеряли авторитет. 

Своим отношением к правде жизни, к творчеству, к той же смене мы часто показывали, что любим писать о болотном спокойствии и таланты нам мешают. Мы как будто боимся их. Кроме того – едва замаячит способный перспективный литератор, мы уже гадаем: ч е й  он будет? если мы проведём его за руку в СП, за кого он станет голосовать? Иногда – и по очень высоким соображениям – так подумать и следует. Но только иногда. Во всех остальных обстоятельствах главный критерий – талант и его идейно – художественная перспектива. Кого мы печатаем из начинающих? Как правило – очень слабеньких, «подающих надежды» лет двадцать. Ежемесячник ещё как-то ищет свежее имя, а издательство, бывало, отмахивалось всеми силами. В Москве Союз писателей не поставляет издательствам и журналам молодые дарования; наоборот: издательства и журналы несут на своих листах эти дарования к дверям Союза писателей. Издательства и журналы всегда были  катализаторами литературной жизни. Но наше издательство     своей нетребовательностью опустило в последние годы кубанскую литературу до очень низкой отметки. Мы можем спорить и возражать, но читателя не проведешь и не убедишь. Если издательство  и ежемесячник не станут направляющей государственной стрелой, то о плодотворной смене мечтать нечего. Она будет обращаться в Москву. И туда сбегать.

Отрадно всё же вот что: мне заметно, что на Кубани что-то меняется. И прежде всего заметно улучшающееся отношение к кадрам. Есть только одна опасность. Прекрасный лозунг «Честь и слава по труду» может миновать литературу и искусство. Лозунг этот ещё тем хорош, что он подразумевает не только награды и благодарности свыше, от общественности, а самооценку: мне хочется чести, славы и наград, но достоин ли я сего?

                                                                                                                            9.Х.1983

                                      СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ

Мне противно перечитывать свою занудную, случайно сохранившуюся речь тридцатилетней давности, речь, в которой я наследил всеми издержками советской жестко-идеологической эпохи. Ещё… странно и даже обидно  оттого, что я, после развала страны и всего на свете  нагло изжитый  из организации новыми ничтожествами, периодически рвался что-то защищать кровно-литературное, о чём-то хлопотал в письмах в  Москву,  жил «общественными  интересами», сострадал литературному порядку в местных недрах… и… и… пятнадцать лет не печатался там, где обитал постоянно с пропиской  в паспорте. Что самое интересное: затронь тему нашего писательского бытования, толкни каждого (уже нет никого), и  каждый (!) найдёт тысячу слов для жалоб, обид и даже проклятий. Один генерал, прорвавшийся в члены Союза благодаря… своему военному чину и связям, сказал в самое тяжкое время разброда и гибели профессиональных нравов: « А зачем он нужен, Союз писателей?» 

Все так хотели гордиться официально оформленным званием п и с а т е л я   и  предъявлять у какой-нибудь железнодорожной кассы членский билет, подписанный К. Фединым, Г. Марковым, Л. Соболевым, С. Михалковым. К почти актерскому звучанию в народе  («пи-са-тель»!) прибавлялось то, о чём мало кто в народе знал. Ядовитый талантливый Иван Бойко, долго отвергаемый влиятельной кучкой писателей, пооткровенничал в «Повести о Краснобрыжем» так:

«Как-то не принимали в члены Союза в течение десяти лет!

Почему?

Всё дело в том  что  члены Союза писателей пользовались огромными льготами и благами по  Постановлению, подписанному в 1934 году самим Сталиным. Что же это такое?

1.Члены Союза писателей в первую очередь включали в планы издательств. 

2.С ними издатели в первую очередь заключали договора, по которым они, как профессионалы, получали высшие ставки гонораров («теми» деньгами от 250 рублей и выше за печатный лист, а начинающие лишь 150 рублей за тот же лист )

3.Члены Союза писателей могли получить 20 процентов гонорара при заключении от первого тиража, то есть от 15 000 экземпляров, даже если произведение еще « в чернильнице». Когда книга подписывалась в печать, они получали 60 процентов гонорара. А по выходу – 100 процентов с учётом и массового тиража. 

       4.  Члены Союза писателей сразу при заключении договора имели право на массовые тиражи . 

       5. Профессиональным писателям государство обязано выделить дополнительно к положенной по Конституции СССР каждому гражданину жилплощади сразу же по вступлении в СП отдельную комнату (кабинет), то есть не менее 20-ти квадратных метров дополнительно к имеющейся жилой площади.

 6.Член Союза писателей имел право на оплачиваемые командировки: по краю – от своей организации; по России – от СП республики; по Советскому Союзу – от Правления СП СССР. Срок командировок: по краю – до 10 дней; по республике и Союзу – до одного месяца, а в некоторых случаях – до 6 месяцев. 

  7.  Члены Союза писателей имели право  и на зарубежные командировки.

 8. За каждое выступление перед рабочими, колхозниками, интеллигенцией члены Союза писателей получали от Литфонда 16 рублей, а не члены СП лишь 8. За рецензирование приходящих в организацию рукописей  члены Союза  получали так же вдвое больше. И, пожалуй, самое главное, что особенно ущемляло литераторов  – п и с а т е л е м  считался только член Союза. 

Дорвавшиеся до литературной кормушки серые личности вцеплялись в указанные привилегии и никого не подпускали к ним.» 

  —                                                                                              

«У меня других писателей нет», ─ сказал товарищ Сталин, когда кто-то пожаловался ему на нехороших коллег.

Не было также  д р у г о г о  Союза писателей на знаменитой Кубани. 

Но в единственном  протекала, как и везде, сама жизнь.

От нее-то следов не осталось.

Вытянуть разве что из завалов листочки, перебрать их, кое-какие порвать; некоторые уничтожать почему-то жалко. Почему же? Там в строчках отражение сложного бытия: борьбы, недовольства, желания что-то изменить, отчаяния.

Можно в общем-то пожалеть, что никто не вёл летописи Союза писателей, заранее не чувствовал утраты всего этого замшело-послевоенного литературного мира там, где в казачьи времена хорошо писал даже Наказный атаман. Книги, журналы, какие-то рукописи, рецензии собирал некто Иван Иванович и складывал в своем кабинетике-чулане, но после его смерти всё куда-то замоталось. Литературным миром, как историей местного бытия, никто не интересовался, никто благородной критикой не увлёкся, и если сейчас пособирать все отзывы в газетах и журналах, образуется сочная картина художественной нищеты и неправды. Чем же тут жили «инженеры человеческих душ»? Чего удостоились в истории кубанской культуры?

 «У меня других писателей нет» (Сталин ). Какой вызывающий сюжет! 

Только другого Сталина не дождаться, чтобы так же припечатал словом финальную сцену существования литературной художественной самодеятельности после ельцинского переворота в 1991 году.

После  этого  внезапного переворота выяснилось, что у крыльца Союза поджидала счастливой участи целая толпа бумагомарателей сомнительных способностей. Дождались, пролезли и прорвались  и стали прибирать к своему числу  себе подобных.

Жили-были…

Четверо, по-моему, из нашего старого Союза ещё числятся в списках невесёлой старости. Одному в квартире над итальянским магазином под девяносто, другому столько же в посёлке Пашковском (и он ещё засиживается в редакции «Родной Кубани», шутит и обещает к моим строчкам прибавить свои впечатления о нашем литературном быте). 

 Если бы мне кто-то сказал, что к старости, когда займут писательское помещение  неизвестные хозяева, вывезут оттуда остатки библиотеки, разорвутся все прежние  общественные связи, уберётся демократическим беспорядком устойчивое литературное общежитие, отвернутся от гражданского долга (воспитание народа средствами искусства) переметнувшиеся в новую власть начальнички, я бы, может, вовремя оценил государственную роль в поддержке творческой среды в провинции. А нынче я порой, проходя мимо стены, на которой крепилась табличка Союза, попечалюсь, что мы все, такие разношерстные, то тем, то этим враждебные, никогда больше не соберемся на какое-нибудь заседание. Тридцать с лишним лет  я держался в обществе литераторов чуть в стороне  ─ и на тебе: грущу! Ничего удивительного: то просто была жизнь. Зачем-то существовали мы в этом тёплом городе. Зачем-то за восемь лет до гибели советской власти я выступал с длинной речью на отчётно-выборном собрании.

                                            О ЖИВОМ СЛОВЕ    

─ Позвольте мне наконец-то высказаться о состоянии наших местных литературных дел. Настала пора трезвости, откровенности и  прямоты в разговоре о судьбе писательской организации. Не может быть так, что  в разных отраслях жизни назрели проблемы, которые требуют решений, а в писательской среде проблем ─ никаких. Мы солгали бы самим себе, руководству, читателю, редакциям газет, если бы пошли по этому пути успокоения и лакировки. Мы живая организация. В последние годы мы пережили и кризис, и спад, и недоразумения. И вот без крика, без унижения товарищей, которые, может, нам когда-то насолили, но и без равнодушия к смыслу местной культуры давайте поговорим все вместе  о себе самих.

 Как нам жить в писательской организации после июльского Пленума ЦК, после разговоров  о  перестройке идеологической работы в крае? Каким образом эта перестройка повлияет  на литературу? ─ нам ещё никто не сказал. Но вся реальная суть июньского Пленума в том, чтобы его насущные решения, призывы адресовать не только своему товарищу по работе или кому-то вообще, кто должен, мол, их выполнять, претворять в жизнь, а прежде всего ─ самому себе. Нужна с о з н а т е л ь н о с т ь  каждого на любом профессиональном месте.

В нашей среде, в той среде вольных художников, где каждый в отдельности сидит дома за письменным столом и вроде бы ни от кого не зависит, организационный момент играет важную роль. 

С него, пожалуй, и начну.

Вот наше отчётно-выборное собрание. 

Признаюсь, на всех предыдущих собраниях я замечал, что чья-то искренняя речь никому не нужна, её слушают и не слушают, при этом даже усмехаются: говори, мол, распинайся, всё  равно будет так, как было, или как захотим мы с нашими ребятами. Иногда виноваты были и сами ораторы, потому что они выходили на трибуну и не утруждали себя мыслями о проблемах творческой жизни в нашей организации, они просто о т м е ч а л и с ь: учтите, мол, товарищи руководители, вот я сказал слово своё и всё сказал  п р а в и л ь н о. Но зачем так хитро и равнодушно выступать? Честнее уж тогда – вообще не приходить на собрание. Тем более, что 1-я часть собрания всегда была для нас формальной прелюдией к более утробным потребностям: к тайному голосованию! Отсидеть, пересидеть! – знакомые все слова. Делай вид, что ты внимаешь идее общественного мероприятия, притихни, поспи с открытыми глазами, а потом бодренько, механически похлопай в ладоши, и про тебя скажут, что ты активен и «понимаешь задачи». И это в писательской среде! Так жить надоело. Всякая минута личной или совместной работы должна быть освящена стремлением к общественной пользе. Никакого притворства, формализма, никакой пустоты и отметок «для галочки!». Мы крадём у себя и у общества драгоценные часы  пустым участием и в те часы ничего не даем ни  обществу, ни себе.  Конечно, выборы в органы правления местного СП – акт демократический и привычный. Но процесс выборов занимает  в повестке дня в т о р о е место неслучайно. А главное: наши мысли, наша сокровенная забота, наша писательская совесть должны преодолеть паническое безразличие (всем, дескать, всё надоело и толку всё равно не будет) и устремиться на помощь организации, где, как ни клади, проходит наша долгая жизнь. Да и что такое 1-я часть нашего собрания? Это  собственно литература, ради которой, как выясняется, мы и родились. Давайте говорить о состоянии нашей кубанской литературы. Серьёзно, родственно, сердечно. И тогда ко второму вопросу в повестке дня мы подойдём с таким же настроем, выберем товарищей, которые поведут СП к глубокой работе, к творческой солидарности. Нередки случаи, когда все думают одно и тоже, но все молчат. Вдруг с ужасом обнаруживаешь, что неблагополучие  устраивает всех.

Вот поэтому хочется в первую очередь поговорить о должности ответственного секретаря писательской организации.

Опираясь на живые примеры прошлых лет, я могу сказать: так я и не понял, зачем нужен организации ответственный секретарь. Что  он обязан делать и слыхал ли он когда-нибудь об этих обязанностях? 

Не буду называть всех наших бывших ответственных секретарей, никого не хочу обижать персонально – каверза неудовлетворительной деятельности заключена не в них даже, а в плохой дурной традиции, которая непонятно как сложилась. Не уяснив из их работы, что они о б я з а н ы   б ы л и  делать, я зато усвоил, чего они делать н е  д о л ж н ы .

Чего же? 

Они не должны, во-первых, тащить себя сами в ответственные секретари; приятнее и полезнее, когда ответственный секретарь – желанный начальник всего коллектива. Во-вторых, ему нельзя  искать личных выгод – из своего административного положения. Злоупотребление  служебным положением проникло в литературную среду (в том числе и в московскую) ещё более, чем куда бы то ни было. Что происходит: только мы выберем  товарища ответственным секретарем, как он моментально, по неписаному правилу, давит на издательство и «рекомендует» запускать в производство свою беспомощную толстенную рукопись! Оттого он и рвётся наверх. Издатели привыкли к этому. Зато ответственный секретарь почти никогда старательно не хлопочет о том, чтобы уладить недоразумения с рукописью своего коллеги. Порою он даже своей самодержавной рукой  искусно прихлопывает эту рукопись.

Довольно «своего корыта»! Ответственный секретарь – миссия общественная, пусть и краткосрочная, и пусть он будет добр набраться общественного сознания и партийной совести. Только с чистой совестью он сможет проводить линию партии и в организационных и в творческих вопросах. Ему неприлично рассчитывать на золотую вельможную карету, в которой весь город вынужден его возить. Перед литературой все одинаковы. В коллективе все равны. Заботиться надо обо всех. Учтём ошибки и похороним дурную традицию. Ответственные секретари очень часто только отбывают часы в организации, не чувствуют пульса современной советской литературы (а зачастую и не знают лучшую текущую литературу, потому ничего не читают),  планы составляют формально, ─  между тем все рабочие планы на год должны отражать  кипение современных нужд, задач, реальность достижений и способствовать движению литературы вперед, удовлетворению (истинному, а не мнимому) запросов нынешнего просвещенного читателя. Ответственный секретарь (вместе с секретарём партбюро) не может ни заметить первым крошечное неблагополучие в ежемесячнике, в издательстве, в литературном процессе в целом, идейно и профессионально вскрыть проблему, принять меры, то есть: он, руководитель, должен воистину вести писательскую организацию. А было? Ответственные секретари на наших глазах перевертывались в самых безответственных начальников или служителей «своего корыта». Но мы с вами тоже виноваты. Мы плохо требуем. Мы требуем 

и з б и р а т е л ь н о. Если во главе стоит н а ш человек, мы помалкиваем и  даже покрываем его грехи. Если н е  н а ш,  мы визжим от всякого пустяка и гоним время к тому дню, когда со сладостью, с помощью интриг сковырнём его тайным голосованием. Какие интересы за этим кроются? Уж конечно не любовь к литературе и порядку. Были случаи, когда организация боялась грядущей расправы и потому многие голосовали не так, как могли бы это делать при гарантии спокойствия, человечности и дружбы. Но ещё одна интересная вещь. Мы из-за группового недомогания упускаем одну возможность. Можно поначалу доверить товарищу кресло без охоты, но зато потом со смущением за самого себя сказать: зря пугались! всё-таки он повел дело правильно и всё-таки он человек!

Мы такие упрямые, железные; никогда не скажем: да, я ошибался.  Если сейчас у нас нет верного кандидата, давайте выберем кого-нибудь и воспитаем! Никуда теперь он от нас не денется, мы заставим его работать, думать о литературе и о нас, и мы вздохнём в благожелательной творческой атмосфере все.

Идеальный в моём понимании руководитель СП мог бы однажды принести нам на заседание Бюро газету «Советская Россия», прочитать нам абзац под названием «Почему не стыдно бракоделу?» 

 На съезде партии сурово осудили серость в искусстве. Мы, когда обсуждали решения съезда, то больше тревожились за судьбу колхозов и заводов, а о своих литературных поставках умолчали. Может, поговорим, что ли… Начнём с ежемесячника «Кубань»?

 Но ответственный секретарь никогда так не скажет!  У него, во-первых, может сидеть в ежемесячнике редактором  с в о й  человек, а если сидит противник, то он его побоится, да ещё и втайне подумает:  а не против него ли говорилось на съезде? Кто ж это станет разоблачать самого себя?!

Как выглядит вся наша организация в глазах кубанской общественности? Кого-нибудь это волнует? Не упала ли она немножко? А что думают о нас в стороне молодые литераторы? Мы так привыкли друг к другу, что наше замороженное состояние кажется нам нормальным. Но ведь за нашими плечами край в 5 миллионов. Где наш ежемесячник? в каком пыльном углу он лежит обиженный? Разве это нормально, что годами и десятилетиями он не пользуется не то что популярностью в пределах края, но примитивным вниманием? Нужна честная оценка литературного положения на Кубани. В литературно – художественном ежемесячнике пора воцариться наконец х у д о ж е с т в е н н о с т и   и культуре. Не делают же его мужики 20-х годов, позавчера окончившие ликбез? Нет!  Заглянем не в столичный журнал, а в газету «Советская Россия». Там непременно какая-нибудь живая публикация: опять кого-то нашли, открыли, напечатали письма, взяли интервью, разыскали родственников славного героя и т.д. и т.п. А кого открыли мы? Где они, кубанские герои, ─ не в тришкином кафтане торопливого автора, а во всей  красе своей природы и биографии? Где они? Их не было? Были. Их нет теперь, т е х, времен далеких. Мы прошли мимо них. Забыли. Живут другие, но где они?! Сухие скелеты в очерках – разве это герои? В чём же дело? Мы выполняли план по валу и по тематике.

Одни ли мы виноваты?

В каком-то южном городе в какие-то послевоенные десятилетия бодро жили какие-то  завидные писатели, что-то важное строчили на бумаге, потом печатали  в местном издательстве, с походкой большого начальника  захаживали как на дежурство в писательское заведение, устраивали собрания, произносили  отчётные речи, коварно ссорились, отмечали свои юбилеи, газеты скороспело хвалили новинки, про подозреваемых в безыдейности молчали, но без всякого можно было сказать, что все жили не туго и любой из них, даже самый скромный, мог при желании понадеяться, что уж в этом-то городишке, хоть и в провинциально-столичном, будут помнить их долго, а то и запишут в анналы литературы.

 ---------------------------------------------------------------------------------------

 Я хожу по городу и частенько у разных домов кого-нибудь да вспомню. На почту заворачиваю я с улицы Карасунской  и перед Красным зданием царского времени всегда взглядываю на балкон в пятиэтажном жилом доме, чуть отступающим от тротуара. На жалком балкончике вечно стоял в императорской позе автор «Кубанских сказов», тяжеловатый великан, очень приветливый, безудержный сочинитель своей героической биографии; он чуть ли не начинал революцию на Кубе с Фиделем Кастро и Че Геварой, скрывался в джунглях с Хошимином; он у нас был единственный подписчик на нежелательный журнал «Америка» и потому единственный полноправный критик загнивающей американской системы. Теперь этот балкон всегда пуст.

 На главной почте переоборудовали стену с абонементными ящичками. Нету ящичков больше. А сколько раз заставал я с ключиком детского поэта в дорогой шапке, похожей на копну сена, сколько милых вежливых слов произнёс он передо мной, но сборнички стихов о мальчиках и девочках, уступавших место в трамвае чужой бабушке, дарить побаивался. Он был желанным гостем идеологических отделов Крайкома КПСС, нахаживал туда три раза в неделю.  Исхудавшие от войны с немцем ветераны на трясучих автобусах ездили на свои пригородные дачи (с четырьмя сотками), учителя горбатились в школах и стояли в очередях на квартиру, рабочие отдыхали двадцать четыре дня в году (кто-то бывал на курортах), а детский поэт, охранявший идеи партии бездарными рифмами и выступлениями на собраниях, вольно разгуливал в любое время года у моря в поселке Лазаревском и «чувствовал себя нужным своему народу, особенно октябрятам и пионерам». Давным-давно  перестали читать его стихи по радио, запылились книжки в сельских библиотеках. Кому досталась его  пышная шапка? 

 На улице Захарова в крепком доме жил писатель-следопыт, чьи книги («Мы идём по Восточному Саяну»,  «Злой дух Ямбуя», «Смерть меня подождет» и др.) переводились в Европе, в Америке и Канаде. Он давал мне рекомендацию в Союз писателей. В Новосибирске на Красном проспекте можно постоять у стены с мемориальной доской… «здесь жил известный геолог и писатель Г.А. Федосеев». В родной станице Кардоникской и в Краснодаре его не вспоминают. О Боже, как давно он умер…Союз писателей тогда находился  за двором театра оперетты. Вижу этот день, его печальных друзей.  Кубок с его прахом привёз из Москвы в обычной сеточке его друг, живший на улице Пушкина в доме, который стоит на месте усадьбы генерала П.Д. Бабыча (отца будущего Наказного атамана);  из окна на четвёртом этаже он мог бы теперь любоваться памятником Екатерине Великой.  Но его нету в этом углу тридцать лет,  повести его не переиздают. К нему как-то надолго пристал насмешливый щирый казак, во всём ему чуждый, автор романа «Калина красная» («коммунисты, ─ жаловался, ─ заставили натолкать несколько красных повозок, чтоб не казалось, что белогвардейских повозок  было больше...»). Этого казака тоже не перепечатывают.

 И так в переулке ли, на длинной улице, на перекрёстке, в дальнем углу на окраине вспомнится всяк, с кем толкался в Союзе писателей много лет, кто порою ненавидел меня, кто потихоньку обзывал антисоветчиком.  От кукольного театра взгляну я через дорогу ещё на один балкон (один одинёшенек на всей длинной стене престижного дома) и чудесно проникну за дверь, побуду в комнатах, где меня  с супругой оставил писатель на месяц (сам с дочками и женой отдыхал в Солотче), включу телевизор и стану переживать за сборную Бразилии, уступившей на чемпионате мира в Лондоне молодцам из Португалии (во главе с черным Эйсебио). Там же большой компанией справляли праздники, дни рождения, выход новой книги хозяина.